«/…/ не спеши,

Спусти колки, ослабь зажимы,

Пересними, перепиши,

Переиграй — останься живым»

В. Высоцкий,

Памяти Василия Шукшина, 1974

Ах, Аркаша! Как же ты ошибался!..

Твоя родина кидает только тех, дружище, кому должна: бедных и сирых, больных и калечных, сирот, стариков… отработанное пушечное мясо и вдовьи придатки к нему… Того же, кого сама считает должником своим, не кидает, родимая, никогда. Она до конца не кинула Литвиненко, Политковскую, Щекочихина, Магницкого, Немцова, Дудаева, Шеремета, Вороненкова, Березовского, Скрипалей… и сотни, тысячи других, известных и неизвестных. Она не кинула даже тех из них, кто кинул ее.

Ах, Аркаша! Как же ты был неправ!..

Твоя родина, будет убивать не до тех пор, пока будет существовать режим, но до тех пор, пока будет.

Ведь убивает не режим. Убивает твоя родина. Руками режимов. Убивает идея. Идея издыхает на наших глазах и мечется в предсмертных судорогах, сея вокруг себя смерть. Подобно Екатерине II («великой») пившей, в стремлении обрести вечную молодость, кровь поляков, надеется твоя родина бесчисленными жертвами оттянуть свой естественный конец. Она будет убивать. У нее нет иного выхода, и чем позже народ твой поймет эту простую и очевидную истину, тем в большие преступления вовлечет его родина.

Ты был одним из немногих, кто стремился открыть глаза сограждан на то, что их окружает, соучастниками чего они ежедневно и ежеминутно вновь и вновь становятся.

И родина тебя не кинула. Не могла кинуть. Потому что кинуть тебя значило для нее ускорить собственный распад на естественные составляющие. И она нашла тебя в твоей киевской квартире. Из далекого, но вездесущего Кремля потянулась к тебе весточка и застыла кровавой лужей в прихожей.

«/…/ зарезанный за то, что был опасен» – теперь это и о тебе.

Ирина Бирна,                                                                                                                     30.05.2018

Из писем Володе. Письмо двадцать четвертое

«І день іде, і ніч іде.

І, голову схопивши в руки,

Дивуєшся, чому не йде

Апостол правди і науки»

Тарас Шевченко

5 ноября 1860, С.-Петербург

«/…/Есть надписи на русском языке!»

Владимир Высоцкий

„Зарисовка о Париже“, 1975

Дорогой мой Вовуля!

Так, знаешь, и хочется погладить тебя по голове! По щечке потрепать: «Эх, мордашка ты, эдакий! Мордуленция!» Я ведь всегда знала, что в тебе потенциал сидит! Ты, как говорят в Одессе, дурной-дурной, а хитрый! Идея соединить украинский Крым с исконно украинской Кубанью – это ж Вова, штрих гения! Так, глядишь, постепенно все вернется на круги своя: Таганрог – родина украинца А. П. Чехова – обратно украинским станет, и граница между нами – по Дону. А там, не за горами и возвращение Курска, Смоленска, а за ними, или, даже скорее, – перед или одновременно – Карелия, Кёнигсберг, Ичкерия, Дагестан, Татарстан… Процесс пошел и, хоть не ты его запустил, но мостом крымско-кубанским направление дал. За это, Вова, тебе скидка выйдет.

Процесс развала тюрьмы народов и обретения ими свободы – процесс естественный, исторически обоснованный и потому необратимый. Ты это, Вова, если еще и не понял, то давно уже почувствовал. Не остановят его ни войны, ни химическое оружие, ни внутренний террор. И уж тем более стражи империи в интернете, телевизоре, радио и на полосах газет. Вот за этих последних, Вовчик, я хотела с тобой поговорить.

Я, Вованя, за то поражаюсь, как все-таки далеко шагнула, широко хватила, глубоко копнула и вообще – круто завернула образованность на Руси! Если раньше, русский интеллигент Манилов занимал себя раскладыванием кучек трубочного пепла на подоконнике, совершенствуя технику рисунка, то современник наш уже пишет комментарии и даже целые статьи в три страницы в интернете! Писания эти, по сути и природе, интеллектуальной нагрузке и информационной зарядке – те же кучки, только времен повальной грамотности и интернетной вседозволенности.

Сталкиваясь ежедневно с плодами литературно-публицистического творчества, видишь, в каком направлении шло российское образование и что оно, в результате, образовало. Интернет сорвал маски, и сразу стали видны результаты работы образовательной системы – не зря, Вован, в нее деньги вкладывали. Ох, не зря! Пусть и по остаточному принципу.

Я, Вовчик, не огульно. Я типа конкретно. Я сразу тебе говорю: написанное бывает разным. Много тут людей знающих и знания свои способных доступно в массы нести. Эти кучек не кладут. Статьи их читать не то, чтобы интересно, но – познавательно. Они знают, что пишут, что хотят вывести, в чем убедить. Аргументация их, за редким исключением, проста, ясна и понятна. Они способны в одном предложении связать «Россию» и «демократию», «майора» и «ум», разрекламировать самодержавие, описать «либеральную империю» и прочие нонсенсы, внутреннее противоречие которых может смутить головы и куда более светлые. Изощренная их софистика далека от народа и чужда ему, если позволишь так выразиться, стилистически, но близка духовно. Как вовсе не обязательно знать французский для того, чтобы прикинуться в жакете, хлопнуть стакан коньяку и зажрать винегретом, так и без чтения всей этой занудности можно быть вполне себе приличным имперцем. Просто. По души состоянию. Тут, Вова, парадокса никакого нет: народ этих элоквенций не читает, но созданная ими атмосфера, эфир над страной, невольно проникает в каждую душу. Их мысль спускается, адаптируясь к уровню образования, с одного социального слоя на следующий, пока не достигнет голов самых индифферентных и в быту погрязших. И пусть никого не вводит в оману, что авторы, воспев тем или иным манером империю, нынешнюю ее власть называют «воровской», «фашистской» или «тоталитарной», они, повторяю, люди умные, и не могут не понимать, что не власть создает империю, но империя – нужную ей власть. Следовательно, рьяно защищая империю, защищают они и власть предержащих.

Если эти первые – люди творческие, то уже адаптацией их идей занимается вторая группа – народ служивый. Им, в принципе, плевать на то, что они говорят и пишут – они службу правят государеву. Им платит государство не за совесть, ум или честь, и не за способность думать, а за умение нагайки на площади представить пряниками национальной гордости. Адаптированное ими – это уже первые кучки. Но расставлены они в эфире не просто так, а тактически и стратегически осмысленно. Они могут похвалить даже статью острую, а могут и ругнуть патриотическую, могут цитату к месту ввернуть или матом накрыть, могут обещать Крым вернуть, а могут гражданской войной пугать – все это не их мнение, это тактические игры начальства. Их не стоит принимать всерьез: работа такая. Служба.

И, наконец, третья группа – это кучкокладущие в чистом виде. Они не думают, потому что не привыкли, зарплаты за свое пачкунство тоже не получают. Живут инстинктами и реагирую на раздражители. Они искренни и яростно защищают ареал существования. Поразительно то, что защищают даже покинув, вырвавшись любыми правдами, но чаще всего, все-таки, неправдами. (Это, замечу в скобках, свидетельство выживаемости полученных знаний – главный критерий оценки всякой системы образования.) Любое шевеление эпителия под прической или даже на лысине, черт его еще знает, чем вызванное, принимают они за мысли. Ну, и если уж такая радость в дом, то и спешат ею поделиться с миром.

Не пойми меня, Вованя, превратно и не обвиняй в снобизме: кучки этих последних важны точно так же, как и статьи первых и казенное вдохновение вторых. Каждый служит империи по способностям: кто-то придумывает мины-игрушки, кто-то «новичком» ручки мажет, кто-то кучки в интернете раскладывает – и все одно дело делают, одной идее служат. Империи все нужны, все ей важны, и упаси боже судить, чей вклад весомее.

Если первые интеллигентно и тонко прячут кнут под спудом социально-философской латыни, пересыпанной англицизмами, вторые показывают краешек инструмента исключительно для ассоциативного его восприятия, то третьи уже требуют достать и пустить в дело. Надо ли удивляться, что он гуляет теперь по головам и спинам подрастающего поколения? Нагайки на площади – это прямое следствие сложных философских, экономических, политических, культурологических и расовых конструкций сохранения империи, доступное пониманию социума, материализация идей, спущенных в массы.

Вот, собственно, и все, за что хотела поговорить.

Бывай, не кашляй.

Ирина Бирна,                                                                                                                     23.05.2018

Измыслено И. Бирной в лубянском тренде по агитпроповскому заказу

«Дрались мы, – это к лучшему:

Узнал, кто ядовит»

В. Высоцкий, «Гербарий», 1976

Неизбежность развала колониальной империи на составные национальные государства, похоже, перестала вызывать конвульсии не только у комментирующей публики, но и у некоторых собратьев по перу. Все чаще и чаще появляются публикации, авторы которых осознают невозможность демократических преобразований колониальной империи, и уже открыто призывают российское общество к отказу от имперского характера государственного устройства. Это радует. Это обнадеживает. Но еще более радует и обнадеживает активизация иной части «демократической оппозиции», бросившейся во все лопатки защищать устои империи. Радует потому, что является неопровержимым доказательством того, что обсуждение темы в открытом режиме смертельно для «Русской системы».

Способы защиты империи многообразны, авторы талантливы и опытны, ловко и изощренно перебирают они кнопки и регистры ранимых патриотических душ. О попытках подбросить для обсуждения различные теории, цель которых так или иначе переупаковать империю, я писала в предыдущей статье. Вторым редутом обороны является теория о том, что единственная беда России есть ее уголовно-пацанское руководство. Авторы пытаются убедить нас в том, что достаточно заменить пацанов «оппозиционерами», как в стране буйно расцветут цветы демократии невиданной доселе силы и пестроты. Для большей верности и удобоваримости этой теории самыми широкими слоями социума, авторы взывают к инстинктам – напирают на «украденный у народа триллион». Каждый читатель, независимо от образования и знаний арифметики, начинает тут же, в уме высчитывать свою долю. Нет, конечно же, недостатка и в дамских, мужских и женских парикмахерах, на пенсии заслуживших славу модных философов, успевающих и «гражданской войной» пугануть, и на разницу между «национализмом» и «патриотизмом» указать, и отметить субстанциональное отличие геноцидов «московского» периода от них же «петербургского». Просто диву даешься, какой набор чудовищ, призраков и духов владеет душами «демократов», «либералов» и прочих «оппозиционеров», какая дремучесть царит в головах и какие инстинктивные движения вегетативной нервной системы принимают они за мысли. Читая их, понимаешь, что режим кремлевский не рухнет никогда. А с такими «демократами», «либералами» и «оппозиционерами» – будет жить еще дольше!

Апогея, на мой вкус, защитная имперская реакция достигла утверждениями о том, что мысль о невозможности демократии для одного «народа» при угнетении сотен других, заказана Лубянкой. Судя по всему, оппонентам, по сути, ответить нечего. Дальнейшее же нарастание агрессивности уже и теоретически невозможно. Следовательно, положение о том, что демократия в России a priori и per definitionem невозможна, можно считать доказанным. Пришло время для движения вперед.

Демократу русскому не позавидуешь. И дело тут не в том, что дик он и странен, как голый на льдине, а в том, что противостоят ему, его пламенному сердцу и отчаянным надеждам явления гигантского, необоримого простым смертным, масштаба. Назвать их, значит сделать первый шаг к пониманию. Следующим неминуемо будет признание реальности, а за сим – разработка стратегии борьбы. Стратегическая цель даст известную тактическую свободу в выборе средств, возможностей и путей… Но мы размечтались. Давайте начнем называть…

Вот коротко три из них. На мой взгляд, самые важные.

Демократия vs демократии

Конфликт в том, что демократ русский мечтает о демократии в самой демократичной стране мира. Ни в одной стране на этом глобусе, переполаскивающей всуе слово «демократия», не встретите вы такой воистину всенародной поддержки режима, как в России. Феномен имеет вековые традиции, поэтому дело не в пресловутых 86% поддержки нынешнего «президента», и не в 77% граждан России, избравших его на четвертый срок, и даже не в степени лживости этих цифр, а в соотношении, в том, что число несогласных, тех, кто несогласие готов демонстрировать, гораздо меньше 1%. Но и это еще не вся трагедия. Настоящая трагедия в том, что если поскрести даже этих немногих мужественных вопросом о вообразимости федеративного устройства будущей России, допускающего свободный выход любого народа из состава федерации, то количество ответивших положительно, т. е. сухой демократический остаток, сократится в лучшем случае на порядок. Другими словами, при правильной постановке вопроса получаем практически единодушное согласие всего народа с властью.

А что есть демократия, как не единодушие народа и власти? Владимир Владимирович вторично нарушил конституцию руками народа, той властью, что единодушно дал ему народ. Это не софизм и не ерничание, это – реальность. Это – Россия.

Я не поверю ни одному демократу, стане тот утверждать, что в России остался пусть хотя бы один-единственный человек, не знающий, что

– Путин поднялся на трон по трупам жителей взорванных ФСБ домов;

– Путин – вор;

– в театре на «Дубровке» было использовано химическое оружие;

– школу в Беслане атаковали с использованием оружия массового уничтожения;

– в войнах, развязанных Путиным, погибли десятки тысяч россиян…

Пункты информированности российского социума можно продолжать, но и сказанного достаточно, чтобы понять: если народ, зная, не протестует, но наоборот, из года в год избирает воров и убийц в органы власти всех уровней, то власть эта, во-первых, истинно демократическая, и, во-вторых, имеет некую непреодолимую симпатию, известное обаяние и безальтернативность для народа-избирателя. Иными словами, в основе российской Системы Власти лежит нечто более важное, чем воровство, уголовщина и склонность к геноциду не только соседей, но и самого народа-избирателя, нечто, за что народ готов терпеть голод, холод, нищету и техническую отсталость. Это нечто есть колониальная суть России. Она для народа русского безальтернативна. Сакральна.

Народ русский способен вынести все, но только не вид свободного татарина, удмурта или хакаса.

Государство русских

«Российскую империю», как известно, придумал Петр I в первой половине XVIII века. «Русский народ» был присочинен, как необходимый атрибут империи, ее «национальный» стержень. То, что до тех пор носило любительский характер, т. е. насильственная русификация и ассимиляция, стало теперь основой национальной политики государства, а уничтожение целых народов – инструментом создания единого «русского». Подобные рассуждения, при всей их научно-исторической обоснованности и неопровержимости, политически, тем не менее, ошибочны. Более того – крайне вредны. Дело в том, что миллиарды вложенных золотых рублей, десятки уничтоженных народов и культур, миллионы представителей этих народов, вынужденно ставшие «русскими» – все это не пропало даром, и русский народ сегодня – суть такая же реальность, как и все остальные народы мира. Русских, разумеется, не сотня миллионов, как мерещится некоторым защитникам имперских ценностей, но и не считаться с ними было бы грубейшей политической ошибкой.

До тех пор, пока Россия остается «суверенной демократией», никаких проблем между русским и всеми остальными народами не возникает. Но как только прозвучит первый призыв к демократии без эпитетов и кавычек, конфликт, заложенный в фундамент Системы, встанет в полный рост перед преобразователями. Беда в том, русские – единственный народ в мире, не имеющий своей территории. Не имеющей таковой исторически. То есть нет в природе ни сказок, ни легенд, ни преданий, упоминающих государство русских, от которого есть пошла сперва Московия, и из нее уже – нынешняя Россия. В этом, возможно, и был сокрыт главный козырь национальной политики: придумать и насадить народ без территории, значит создать народ, претендующий на все завоеванные и насильно присоединенные земли; народ, изначально, по задумке архитекторов тюрьмы народов, самой природой вынужденный тюрьму эту защищать, как самую жизнь[1].

Нет для демократа русского важнейшего задания, чем решить проблему «русских» территорий, демаркации границ будущего русского государства.

Без решения этой проблемы, невозможна реальная федерализация, а без нее исключены любые мечтания о демократическом обустройстве России.

Упование на западные демократии

Вопрос: «Что общего между Россией, Китаем, двумя Германиями и обоими Кореями?..» Правильно! Национальный вопрос. Если первые два государства – суть последние на Земле колониальные империи, держащие на короткой цепи бесчисленные народы, то вторые – насильно разделенные мононациональные государства. И в первом, и во втором случае имеем дело со страданиями народов. Я не буду останавливаться на том, чьи страдания «выше»: насильственно объединенных, или насильственно разъединенных, отмечу лишь, что, с точки зрения социально-политической, подобная ситуация неустойчива. Страны эти находятся под действием сил, стремящихся к своим национальным центрам. Неустойчивость подобных конструкций болезненно воспринимается всем миром. Особенно западными демократиями. Поэтому и делают они все возможное для стабилизации режимов.

Демократический мир никогда не допустит ни распада России, ни Китая, ни объединения Корей, как до последней черты сопротивлялся развалу СССР и объединению Германий.

Опущу доказательства этого утверждения, укажу лишь на известную разумность реакций западных демократий, – есть в них очевидная логика, родственная той, что ведет к объяснению уникальной толерантности русского народа к власти. Для западных демократий во всех российских режимах есть нечто настолько важное, что на весах политических реалий оно всегда перевешивает неудобства соседства. Более того, Запад готов мириться с войнами, провокациями, шпионажем, попытками расшатать, дестабилизировать изнутри ценностную систему лишь бы не стать очевидцем краха империй. Отсюда и «полусанкции», и «Северные потоки», и «необходимость диалога», и пр. политические и дипломатические выкрутасы. Западу, мягко говоря, начхать, как зовут очередного кремлевского цербера, вор ли он, или герань разводит, главное, как он исполняет свои обязанности, т. е. поддерживает стабильность конструкции, называемой «Россия». За это Кремль получает – и будет впредь получать! – кредиты, помощь, технологии, специалистов и пр.

Следуя этой логике, Запад не то что поддерживать, но и разговаривать не станет с теми, кто стремится к дестабилизации России. А именно дестабилизация и является промежуточной, но необходимой целью демократа. Демократия невозможна без федерализации, а федерализации нет без свободной воли народов. Последняя же может быть высказана против федерализации, в пользу полной независимости. Следствие – территориальные, наследственные и имущественные споры, угрозы и нервотрепка между новоиспеченными субъектами международного права. Иными словами, призывы к демократическим преобразованиям – призывы к политической дестабилизации.

Это – политическая реальность. Это значит, что Запад будет и впредь поддерживать режим Кремля в нужных ему, Западу, объемах. Но он понимает и слабость своей моральной позиции. Следовательно, задача демократа российского – предложить такую схему разбора национально-конфессиональных, культурных и ментальных нагромождений, чтобы мир поверил в возможность бескровно решить многовековую проблему. А это невозможно без предварительного согласования рамок и условий федерализации с будущими субъектами. Без подобного диалога невозможно решение не только этого, третьего конфликта русской демократии, но и первых двух – изменения ментальности и определения границ русского государства.

Вести диалог можно лишь на основе объединяющей идеи и гарантии свободы для всех, кто идею эту не разделяет и не поддерживает, покинуть Россию.

Опыт развала СССР и объединения Германий показывает, что против воли народов бессильны любые доводы «озабоченных» политиков. Лишь разбудив национальные силы порабощенных народов, заручившись их поддержкой, можно будет сломить сопротивление не только колониальных имперских властей, но и стремящихся любой ценой избежать риска новых форм стабильности, западных демократий.

Итак, мы рассмотрели три важнейших, врожденных конфликта, сопровождающих Россию. По способности осознать их, принять и заняться поиском решений, можно будет судить об уровне демократичности души демократа, серьезности его намерений. Пока таких людей на Руси найдется едва ли десяток, а потому, альтернативно-факультативно, предлагаю промоделировать

Второй день демократии в России

Итак, вообразим, случилось чудо: народ российский избрал, ну … кого желаете? – Навального? Других, говорите, нет? Ну и нехай, нехай буде Навальный президентом, а Власть российская его диоксином не попотчевала и итогов выбора не сфальсифицировала…

С первым все ясно: мы победили! Ура! У-р-р-р-а! Нет, громче, вот так: У-у-у-р-р-р-р-а-а-а-а!!! И слезы, и сопли, и пробки в потолок! А вот второй день – он уже первый рабочий. И вот министр какой-нибудь там, уже из новых, лакействующий сегодня в приемной, просунет голову в кабинет и скажет: «Алексей-свет Батькович, там посольство чеченское. С дарами. «Пехотой Навального» переназваться желают… Велите принять?»

Ведь вопрос, а? Демократы-оппозиционеры, а?! Принимаем чеченскую демократию, как есть, в чистом виде, или посылаем войска, чтобы нашу демократию братскому народу в который уже раз нести?

Все же вы прекрасно знаете, что народ Чечни единодушно и стопроцентно отказался жить в одном с Москвой государстве. Да-да, именно: демократическая воля свободного народа. Все вы знаете лучше меня, что Россия проиграла две войны против маленькой, но очень гордой и свободолюбивой республики. Все вы знаете, что «демократию» в Чечне удалось установить руками «пехотинцев Путина». Так что делать будем? Продолжать? Воевать? Отпускать? Дайте ваш демократический ответ. Но помните: он обязателен к исполнению на всей территории России. Вот ведь как…

…Человеку все под силу и голый может силой воли и жаром сердца растопить ледяную гору. Но для этого ему необходимо самому поверить в то, что подо льдом – благодатная, плодородная земля. Без этой веры все его призывы и заклинания не достигнут ушей тех, для кого он жертвует здоровьем или даже жизнью.

Ирина Бирна,                                                                                                                     10.05.2018

[1] Именно этим следует объяснить поддержку частью местного населения конфликтов в «приднестровье» и на Донбассе, оккупацию Крыма: русские жители этих регионов, в массе своей в разные эпохи туда переселенные в дома выселенных или уморенных голодом коренных жителей, присвоившие их имущество, инстинктивно боятся и не принимают независимых государств, на территории которых оказались с распадом СССР. Единственной гарантией и обоснованием своего существования видят они жизнь в России.

Рассуждения по поводу одной библейской цитаты и не только о ней

«А срока было – сорок сороков…»

Владимир Высоцкий. «Баллада о Любви» (1975)

Библейская мысль о том, что избавление от рабской психологии приходит после сорокалетнего блуждания по пустыне, стала настолько российской, настолько всенародной, что повторяют ее, в том или ином контексте, к месту и нет, суетно-эмоционально или мудро-рассудительно, авторы едва ли не каждой второй статьи. И отсчет заветных этих лет начинают, в зависимости от цели изложения, со «времен очаковских и покоренья Крыма», столыпинских реформ, февральской революции, хрущевской оттепели или горбачевской перестройки… Несмотря на широту доказательной базы, глубину исторических познаний или спектр социально-политических преференций, все авторы приходят к одному и тому же неутешительному выводу: ни один из периодов реформ не длился положенные каноном сорок лет, и были они (реформы, не авторы) свернуты, затоптаны, похерены внезапно, словно с неба свалившейся на Россию, реакцией. Во всех публикациях, так или иначе касающихся темы, даже не очень музыкальные уши улавливают авторское отчаяние: «Эх, еще бы год-полтора!.. И умер бы на Руси последний раб, и зажили бы, как…» Тут, впрочем, цели авторов вновь расходятся диаметрально-географически, по извечной российской оси «Восток – Запад»: от Московии XV века, до Европы века XXI.

Предлагаю читателям журнала провести совместно мозговую гимнастику и порассуждать следующие двадцать-тридцать минут на затронутую тему, т. е. задуматься над тем,

– откуда есть пошла формула о сорокалетнем наказании пустыней?

– почему, по мнению древних сочинителей, срока этого было вполне достаточно для изменения социального менталитета?

– почему в российской истории периоды «реформ» всегда заканчивались раньше вожделенного срока?

– переносима ли формула о сорокалетнем воздержании на российские просторы? И, наконец,

– спасет ли Россию смерть последнего раба (возможен ли в принципе подобный сценарий в России)?

I

Для того, чтобы ответить на первые два из поставленных вопросов, следует отказаться от некоего «небесного», «божественного» или вообще – неестественного происхождения текстов, в последствии объединенных безымянным редактором, или редакцией, в одну толстую книжку, и признать очевидное: мифы и легенды, собранные под обложкой Библии – результат творчества античных писателей, ученых и собирателей фольклора. Следовательно, автор версии «сорокалетнего приговора» народу иудейскому исходил из своего собственного опыта, образования и фантазии, и сорок лет казались ему необходимым и достаточным условием для того, чтобы чисто физически избавиться от последнего индивидуума, рожденного в рабстве.

Чтобы понять логику автора, необходимо вспомнить о том, что средняя продолжительность жизни античных народов была, по мнению разных исследователей[1], двадцать два – двадцать три года. Немногие доживали до тридцати, а тридцатипятилетние слыли уже умудренными жизнью старейшинами, патриархами. Доживали, разумеется, и до шестидесяти и даже восьмидесяти лет – никак не более двух с половиной процентов. Брачная зрелость для девушек была установлена законами с двенадцати, для юношей – с четырнадцати лет. Следовательно, двадцатилетние женщины и мужчины были уже многодетными родителями, и редкие из них доживали до счастья увидеть внуков.

Теперь давайте считать. Совершенно очевидно, что в момент исхода среди иудеев было большое число младенцев, рожденных формально в рабстве, но не успевших соприкоснуться с ним ни ментально, ни физически. Родители их, подчеркнем, были горячо мотивированными людьми, ценою риска для жизни вырвавшимися из рабства. Не подлежит никакому сомнению, что воспитывали они своих детей в духе независимости, гордости и надежды, но ментально оставались они рабами, детьми и внуками рабов во многих коленях. Следовательно, привить своим детям могли лишь некую смесь представлений о свободе людей, свободы не знавших, но остро ее чувствовавших. Кроме того, на воспитание нового поколения оказывали огромное влияние немногие, но статистически еще весомые, бабушки и дедушки, в силу жизненного опыта и усиливающегося с годами реакционного мышления (помните: «раньше все было лучше…»?) значительно релятивирующие свободолюбивое влияние родителей. Думаю, наш безымянный автор полагал, что менталитет этих первых родившихся свободными иудеев оставался еще наполовину рабским.

Через двенадцать-тринадцать лет наши достигшие брачного возраста девушки-«полурабыни» в свою очередь становятся матерями. Повторяя свои рассуждения, автор библейской легенды невольно должен был прийти к выводу, что второе родившееся свободным поколение, должно было бы быть «четверть рабами». Логика очевидная и доступная, позволяющая чисто арифметически прийти к выводу о том, что за сорок лет на свет появятся четыре поколения свободных людей, а число тех, кто еще помнил рабство, снизится до пренебрежимо малого. То есть, были у него все основания для эмоционально-литературного обобщения о «смерти последнего раба». Но, подобные статистические модели имеют одно слабое место, описанное классической задачей софистов, задачей, не менее древней, чем сама Библия. Напомню суть.

«Догонит ли Аполлон черепаху?»

Представим себе, что Аполлон решил устроить забег против черепахи и дал ей фору, уверенный в легкой победе. Предположим, что Аполлон в два раза быстрее черепахи. Через какое-то время после старта он покрыл половину исходной дистанции, отделяющей его от черепахи. Но и она не стояла, она отдалилась от него на четверть этой же дистанции. В следующий момент времени Аполлон покрывает половину оставшейся между ним и черепахой дистанции, но и она в это же время уходит от него на дистанцию, равную половине от пройденной Аполлоном. И так далее – Аполлон будет бесконечно приближаться к черепахе, но между ними всегда будет существовать бесконечно малое расстояние.

Вывод: Аполлон никогда не догонит черепахи.

Возвращаясь к нашим забавам, укажем, что «арифметическая» логика ведет нас к тому, что «последний раб» не умрет никогда – в голове каждого иудея всегда будет оставаться бесконечно малое «начало рабства».

И, тем не менее, автор прав в принципе: евреи стали свободным народом. В чем же тут дело? Дело в социальной психологии.

Позволим себе несколько поправить первоисточник. Итак, перед нами народ, ценой неимоверных страданий и потерь вырвавшийся из рабства. Но вырвался он в пустыню. Бог, хотя и показал ему «землю обетованную», почему-то не позаботился о том, чтобы земля эта была не заселена, или заселена народами, толерантными к искателям политического убежища. Когда же народ – совершенно справедливо! – усомнился в логике того, кто «видит всё и знает»[2], бог наслал на любимый свой народ сорокалетнее проклятие пустыней («/…/ заявил, что многих расстреляет»[3]). Это – крайне важно, здесь кроется логика последующих событий. Вырвавшийся из пустыни народ, разделился на две части: одни, – первоисточник нам доносит – главным образом молодые – поверили в «промысел», и приняли безропотно наказание; иные – в основном старые и опытные – продолжали сомневаться и искать логику в действиях начальства и того, чей голос оно время от времени слышало. Именно эту часть народа и стремился уничтожить, в порыве человеколюбия, бог. Но речь не о нем и его «неисповедимой» логике, а о реакции народа.

Итак, вообразим себе ситуацию, в какой оказались иудеи: с одной стороны – лишения пустынной жизни во всей своей первозданной прелести, включая повышенную детскую смертность, эпидемии, голод, холод, войны с кочевниками и окопавшимися в оазисах землепашцами, с другой – отсутствие единства в собственных рядах, присутствие скептиков, постоянно – сорок лет! – бубнящих в спину: «А в тюрьме сейчас ужин… макароны…»[4] Теперь представьте, кто может, каким неимоверным отчаянием, какой высоты мотивацией, каким мужеством надо обладать, чтобы в этих условиях не вернуться пусть и к рабскому, но гарантированному уюту, ежедневному куску хлеба с похлебкой и «уверенности в завтрашнем дне». Какую силу воли надо иметь, чтобы видеть смерть своего ребенка, слышать отчаянный вопль его матери, и продолжать мечтать о свободном будущем всего народа.

Зрелое поколение, вырвавшееся из рабства и выведшее своих детей и родителей, обладало достаточно высоким порогом иммунитета, исключавшим рецидив прошлого. Но через двенадцать лет ситуация в корне изменилась. На социально-политическую авансцену на смену этим, высокомотивированным, постепенно выходят их дети, те, кто не имеет личного опыта рабства, но тем более набрались опыта свободы: нищеты и постоянных опасностей скитальческой жизни; кто рос, ежедневно слыша вздохи и ностальгические сказки бабушек и дедушек о юности и о том, что «не все было плохо… было и хорошее… сметана была не разбавлена… египтянин, хоть и бил, даже убить мог, но ведь любя, единственно добра желая…» Именно в этот момент и решалось будущее еврейского народа. Не через сорок лет, но через двенадцать-пятнадцать стало ясно, кого больше в народе иудейском – рабов или свободных людей. И молодое поколение не предало мечты и надежды родителей, и повело народ иудейский дальше терновым путем к свободе.

Исходное решение было принято рабами, стремящимися обрести свободу, пусть даже ценой собственных жизней и жизней многих современников; решение продолжить страдания, принимали свободные люди. У родителей выбора не было. У детей – был. В этом-то и заключается основное, определяющее отличие свободного человека от раба: раб не имеет выбора, его героизм – жест отчаяния, терять ему нечего, жизнь его настолько ничтожна, что вопрос о риске просто не возникает в рабском сознании. У свободного человека выбор есть, жизнь его, пусть и не богата и не обильна, опасна и непредсказуема, всегда имеет «завтра», и положить ли ее на алтарь некой идеи, или вернуться в прежнее состояние гарантированного выживания – для свободного человека – вопрос вопросов.

Следовательно, можно утверждать, что именно первое поколение евреев, родившееся на свободе, будучи в физическом меньшинстве, фундаментально и окончательно изменило социальную психологию всего народа. В этот момент весь народ обрел свободу.

Итак, мы с вами ответили на первые два из поставленных вопросов:

Сорока лет, в реалиях античности было вполне достаточно для того, чтобы умерла основная масса поколения (до 98%), имевшего личный опыт рабства, и родилось первое поколение, на воспитание которого рабский опыт народа имел пренебрежимо малое влияние.

Но сам факт смены поколений не гарантирует еще свободного будущего народа.

Народ обретает свободу не тогда, когда умирает последний раб, но тогда, когда рождается первый свободный человек.

II

«Сорок сороков — фразеологизм,

обозначающий неопределённо большое количество чего-либо»

Викисловарь

Для того, чтобы перейти к России и ответить на остальные вопросы, нам понадобится вспомнить статью[5], авторы которой, совершенно не упоминая Библии, но лишь опираясь на собственную историко-философскую логику, приходят к поразительному выводу: периодам смут или реакций в России всегда предшествовали тридцати-сорока летние периоды реформ, относительного спокойствия и изобилия. Ср.:

«За последние четыреста-пятьсот лет в русской истории четырежды происходил Великий Передел – передел власти и вещественной субстанции: опричнина, реформы Петра I, большевистская революция, горбачевско-ельцинские преобразования.

Каждому переделу предшествовал период относительного общественно-властного спокойствия и экономического благополучия /…/ Так, первые 30-40 лет XVI в. были периодом экономического роста. 1670 – 1690-е годы /…/ нельзя назвать периодом экономического неустроя /…/ оценка периода 1890 – 1913 гг. обычно завышена, тем не менее экономический подъем налицо. /…/ Ну и, наконец, 1950 – 1970-е годы. За это тридцатилетие /…/ жизнь советского общества реально улучшилась /…/

Итак, всем переделам власти и собственности, властеимущества /…/ предшествовал тридцати-сорокалетний период накопления вещественной субстанции[6] /…/ которую и сметали “передельщики”, все эти /…/ мастера Чрезвычайки – опричники, гвардейцы Петра, большевики, перестройщики-постперестройщики.

Кроме того, переделы обязательно сопровождались террором /…/ террор носил “государственный” характер, т.е. проводился сверху; монополией на его осуществление обладала Власть.»

Не странно ли: и здесь, как в Библии, сорок лет – предел, положенный некоей таинственной силой. Только, если в Библии это был необходимый минимальный срок прощания с рабством, то в истории российской – максимальный предел свободного развития социально-экономических отношений. Совпадение? Думаю, нет.

Для доказательства прибегнем к той же логической цепочке, что привела нас к ответу на первые из поставленных вопросов. Опуская излишние подробности и рассуждения, отметим, что оговоренный срок гарантирует появление и даже активное вмешательство в дела третьего поколения тех, чьи деды и отцы стояли у начала «реформ» – начала эпохи «накопления вещественной субстанции», – т. е. те, кто в назначенные Властью «реформы» поверил, начал свое дело (или с новыми надеждами продолжил начатое), у кого «реформы» вызвали искренние надежды на изменения. Речь не только о предпринимателях, но и наемных работниках всех уровней. Если первое «реформаторское» поколение, подсознательно несущее в себе опыт предыдущих «переделов», пыталось выжать максимум из предоставленной внезапно Властью свободы, расширяло, укрепляло собственное дело и мало заботилось о законодательной стороне «реформ», то дети их, в известной степени свободные от груза воспоминаний, войдя в стабильное и процветающее предприятие, начинали уже задумываться о необходимости политического сопровождения и законодательного закрепления своих прав и привилегий. Другими словами, здесь и теперь зарождалось естественное стремление к частной собственности, или, иначе, выпадали в осадок имперского мутного раствора первые кристаллы классового сознания. Большие группы людей, занимающие определенные ступени социальной пирамиды государства, медленно и неуверенно, но начинали осознавать общность интересов.

Появление классов означает структуризацию социума; стабильные структуры обладают собственными экономическими интересами и политическими целями, следовательно, стратегией и тактикой политической борьбы. Выразителями, проводниками этой стратегии и тактики выступают политические партии. Начинается политическая борьба за власть. А вот этого-то абсолютная и сакральная в своей природе Власть российская допустить никак не могла и террором перемешивала имперскую муть до тех пор, пока выпавшие в осадок кристаллы нового сознания не растворялись снова.

Итак, можно сделать предварительный вывод:

Тридцать-сорок лет ненасильственного экономического развития тоталитарной системы достаточны для возникновения в широких слоях социума осознания необходимости политических перемен. Накопленная энергия превращается в энергию социального сознания и стремится к слому системы, т. е. к революции. Система же пытается подавить растущую энергию масс государственным террором.

Именно этим неуправляемым, подсознательным стремлением к политическим реформам и можно объяснить феномен поддержки ведущими промышленниками России самой экстремистской из партий – большевиков. Капиталисты российские рассчитывали на то, что у пришедших к власти большевиков не будет выбора – им придется, как на Западе, ввести и поддерживать институт частной собственности. И пусть это будет кастрированная, социалистическая, с элементами уравниловки и государственного надзора, но все-таки собственность. Иного пути развития человечество не знало, а «русский особый путь» изжил себя вместе с самодержавием. Роковая логическая ошибка этих надежд заключалась в том, что мыслили они (или мечтали) европейски, не осознавая природы российской Власти. Они искренне желали перемен, но не менее искренне стремились сохранить империю. Через несколько лет большевики наглядно и доступно показали, каким единственно возможным путем это достижимо.

Это очень важный, концептуальный момент, возвращающий нас к выводу, завершившему первую часть наших рассуждений. Российские предприниматели, интеллигенция, государственные служащие самых высоких уровней, понимали необходимость реформ, но, в отличие от античных иудеев, ментально остались рабами. И в силу этого рудиментарного рабского мышления с восторгом принимали любое государственное насилие – будь то царское, большевистское или нынешнее – незамутненное вообще никакой идеологией, – как только критическая масса протестных настроений в обществе, – да и в собственных головах! – достигала уровня, за которым «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». За которым неминуемый развал империи.

Здесь у внимательных читателей просто обязан возникнуть вопрос: если «сытые» периоды так опасны для самой природы российской Власти, почему она вводила, иногда даже вгоняла[7] в российское государственное тело «реформы»? Ответ прост и очевиден если на историческую сетку «сытых», «реформенных» периодов, наложить, подобно кальке, кривые экономического состояния России. Перед введением «реформ» Россия всегда находилась на грани полного краха[8], ее научно-техническое и технологическое отставание от соседей достигало угрожающих показателей и без срочных реформ хаотическое нагромождение народов, культур и конфессий ничем, кроме центральной, тоталитарной Власти, между собой не связанных, грозило рухнуть каждую секунду. Вертикаль Власти теряла способность удушения национально-освободительных движений, наука и технологии не позволяли создать ничего, чем можно было бы противостоять распаду империи.

Исключением в построенной модели может показаться последний период «реформ» – «перестройка» и «демократизация», начатые М. Горбачевым. Совершенно очевидно, что даже по самым щедрым расчетам, между приходом к власти М. Горбачева (начало «реформ», 1995) и В. Путина (начало «реакции», 2000) прошла лишь половина «канонического» минимального срока, по истечении которого, по Ю. Пивоварову и А. Фурсову, должен наступить естественный для России государственный террор.

Возразить здесь можно следующее.

Во-первых, при оценке времени «реформ» следует учитывать возросшую скорость информационных технологий. Еще никто, ни одно поколение до нас не жило в режиме «life»: любая информация, покидая источник, практически мгновенно становится воистину всенародной. А это означает и ускорение всех без исключения процессов, протекающих в обществе. В том числе и формирование классового сознания.

Во-вторых, еще нигде и никогда в столь короткий срок не возникало такое количество сказочно богатых людей, как это было в России в славно известные «девяностые». Совершенно естественным образом были среди них и люди, действительно поверившие в то, что свалившаяся им на головы собственность – частная. Заблуждение, стоившее многим головы.

Все это привело к тому, что к началу нового века проникновение демократического вируса в головы россиян достигло угрожающего уровня. По признаниям нынешних экспертов, не только Чечня фактически отделилась от империи, Татарстан принял Конституцию независимого государства со своим Президентом, но и многие другие регионы отказывались платить дань Москве, отправлять своих парней в российскую армию, и искали прямых контактов с зарубежными государствами и фирмами. Критическая энергия, способная взорвать империю, в новых условиях накопилась за пятнадцать лет. И Власть ответила привычным террором: взрывами жилых домов, демонстративным отказом от попыток спасти моряков «Курска», газовой камерой Норд-Оста, публичным, в прямом эфире штурмом школы в Беслане…

Теперь можно уточнить наш предварительный вывод и ответить на третий вопрос:

Продолжительность периода ненасильственного развития тоталитарной системы, есть величина переменная, зависящая от скорости накопления энергии системой.

III

Пора ответить на последние два вопроса и подвести итоги нашей гимнастики.

В цитированной дважды песне В. Высоцкого есть потрясающий парадоксальностью образ: рай, построенный чертями «в родной /…/ Преисподней». Давайте задумаемся, какой «рай» могли построить черти? Очевидно, совершенно такой же, как и россияне «демократию». Без изменения социального менталитета, рабы на руинах рабства могут построить лишь новое, подкрашенное по моде, усовершенствованное, утонченное рабство. Удел раба не созидание, но разрушение, бунт – взрыв отчаяния в рамках существующей системы социально-политических отношений. Постройка же нового типа отношений на руинах старого – есть революция, а она – удел свободных людей.

Как мы видели, у евреев был один-единственный шанс обрести свободу, и они за ценой не постояли. К народу российскому капризная дева Клио была необычайно щедра и, по крайней мере, дважды распахивала перед ним врата свободы[9]: в 1917 и 1991. И оба раза народ этот строил новое рабство, вернее, пользуясь парадоксом В. Высоцкого, строил «рай в Преисподней»: сперва «коммунистический», и вторично, имея уже богатый опыт возведения подобных архитектурных шедевров, – «демократический».

…Придет время, и последний раб умрет. Физически. То есть, умрет последний россиянин, еще помнящий «развитой социализм», и останутся только те, кто родился в «демократическую» эпоху. Значит ли это, что Россия обретет свободу? Нет, с физической смертью последнего раба Россия ни в коем случае не станет свободной, демократической страной. Потому что до сих пор не наблюдается никаких изменений социальной психологии. «Демократическая оппозиция» никаких иных планов, кроме постройки очередного «рая в Преисподней» не имеет. Более того, отвергает любые планы или надежды на революцию. Здесь не хватает понимания собственной рабской ментальности, следовательно, нет и стремления с нею расстаться. Поэтому тем немногим, кто остро чувствует свободу и необходимость слома рабского менталитета, не следует уповать на «сорок лет», – их у России никогда не будет! Им следует срочно начинать борьбу за головы подрастающих поколений, воспитывать свободных от имперского, рабского вируса людей. Путь этот долог – сказано: сорок сороков и еще сорок лет. Но иного нет – многовековое рабство само никуда не уйдет, не растворится в воздухе и не преобразуется неким волшебным способом. Вся история России учит этому.

Ирина Бирна, специально для «Мостов»                                                                 29.04.2018

[1] См., например, «Eine Geschichte des Alters in der Antike», Jens O. Brelle, „Die Gegenwart. Online-Magazin für Medienjournalismus“; Ingo Broer, „Bevölkerungszahlen und Lebenserwartung in der Antike“, в книге «Kritische Empirie», VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2004; „Alter und Altern Historische und heutige Perspektiven des Alters und Alterns“, Материалы семинара, редактор Prof. Dr. med. Bernd Fischer или здесь: «Haus und Familie im antiken Griechenland», Winfried Schmitz, R. Oldenburg Verlag, München, 2007

[2] В. Высоцкий, «Рай в аду», 1970

[3] В. Высоцкий, там же

[4] «Джентльмены Удачи», Мосфильм, 1971, реж. А. Серый

[5] “Русская Система” как попытка понимания русской истории, Ю. С. Пивоваров, А. И. Фурсов, Полис, 2001, № 4.

[6] Если учесть, что «накопление вещественной субстанции» есть ничто иное, как накопление энергии социально-политической системой, то получим частный случай общего энергетического равновесного состояния системы, рассмотренного в статье «ЕС как Открытая Социально-Политическая Система», «Мосты», №54, Франкфурт (Майн).

[7] Петровские «реформы», напомню, сопровождались невиданными по тем временам репрессиями и террором.

[8] Трижды империя таки рухнула. Первый раз после «мудрого» правления Ивана IV «грозного», когда усилий небольшой польской армии, поддержанной украинскими казаками, оказалось достаточно, чтобы захватить Москву и посадить в Кремль своего царя. Вторично – в 1917, тогда большевикам понадобилось пятилетняя империалистическая бойня, чтобы собрать империю вновь. Третий развал произошел на наших уже глазах, в 1991, и мы же являемся свидетелями попыток возрождения империи.

[9] Точнее говоря, трижды, но период «Самозванщины» настолько мало изучен, что говорить о каком-то сознательном выборе народом российским романовского ярма, вместо Лжедмитрия, пытавшегося проводить европейские реформы, у нас нет никаких оснований.

Из писем к Володе. Письмо двадцать третье

Дорогой мой Вован,

Ну, вот почему полоний-210? Почему «Новичок-5»?.. Не, ну мы-то ответ знаем, я за то, что народ недоумевает. Почему, например, не автокатастрофа, гераниевый привет со с балкона или инфаркт на почве плоскостопия? Почему все-таки ледоруб, двуствольный пневматический пистолет, стреляющий ампулами цианистого калия? К чему эта сложность, насилие над умами технического персонала, специальная подготовка исполнителей и материальные издержки? Вот ведь что народ российский постичь не может. Ей-богу, лучше бы свой телефон придумали. Или кран, чтоб не капал…

А я так, Вова, понимаю: иначе было нельзя.

Я, Вованя, так думаю (ты поправь, если что): сложность и изощренность методов отъема жизни противников «Русской системы» возрастает вместе с развитием информационных технологий. Почему? Да потому, что пока народ месяцами не знал, какая такая причина грохнула очередного «предателя», смысла тратиться не было. Экономика (помнишь ли?) должна быть экономной. Даже если это экономика разведки. Потом, как появилось радио, грохнуть надо было так, чтобы запомнили. Потому что свежо еще: вот вчера только лил грязь и изощрялся, а сегодня, не изволите ли – ледоруб! И мороз по коже у миллионов народа перед черными провалами радиодинамиков.

Потом ледоруб приелся и народ уже не дрожал – привыкают, черти, ко всему! Для следующего «предателя» специально разработали пневматический пистолет, выплевывающий ампулы с цианистым калием. Долго работали, социалистическое соревнование наверняка было. Между отделами, лабораториями и цехами. И все для того, чтобы одного-единственного «предателя» разъяснить.

Во времена интернета, когда все «life», когда свидетели со смартфонами раньше жертвы на месте будущего преступления собираются, тут уж без полония никак. То есть ты как хочешь, а полоний подай!

А вот со Скрипалями полоний как-то не совсем подходил. Вряд ли бы Скрипаль стал пить чай с кем-нибудь из бывших коллег. Можно было бы, конечно, ручку дверную полонием намазать. В надежде, что Скрипаль, после того, как дверь откроет или закроет, примется слизистую оболочку щекотать – в носу или зубах ковыряться. Надежда, известно, слабая, народные мстители из разведки на такие шансы не ловят. Следовательно – «Новичок-5».

Подобные преступления – оружие бинарного действия в руках государства-террориста, и выше мы рассмотрели первую часть бинома. Информационно-воспитательную. В ледорубе, пистолете с цианистым калием, полонии и «Новичке» сокрыта та же воспитательная максима, что и в минах-игрушках: преступление должно остаться в памяти надолго. Лучше всего – навсегда. Искалеченный в детстве человек, живет долго, очень долго, он может дожить до семидесяти или даже восьмидесяти лет, и все эти года он – перед глазами, он живое напоминание того, что с Россией связываться не стоит. Полоний и прочие изощренные средства уничтожения остаются в памяти поколений занозой неуверенности в собственной безопасности, неспособности государства эту безопасность гарантировать, уверенностью в том, что Россия никогда и ничего не прощает и не забывает, что для нее нет цены, которую она не согласна была бы заплатить за уничтожение тех, кого сама назначила «предателем». Сюда, к слову, следует отнести и РПЦ с ее призывом посылать за рубеж эскадроны смерти. Эскадроны, как ты Вова знаешь, и без них посылают, а вот воспитательное воздействие подобных церковных заявлений переоценить сложно.

Вторая часть бинома – властная. Ни у кого, нигде и никогда не должно возникнуть и тени сомнения в том, что убийство совершено Россией (СССР). То есть уровень организации, подготовки и затрат должен уничтожить всякие надежды на то, что преступление могла совершить банда, мафия или какая-нибудь там загадочная организация «офицерская честь», не говоря уже о террористе-одиночке. Никто из упомянутых «подозреваемых» не в состоянии разработать, купить, украсть или любым иным способом получить доступ к таким орудиям, как упоминавшийся двуствольный пистолет, полоний (цена дозы, убившая А. Литвиненко, по данным зарубежной прессы – $30-50 млн.) или «Новичок». А уж о том, что Россия даже не стремиться заметать следы, как-то стыдно и упоминать.

Все это – демонстрация власти. Каждый демонстрирует власть доступными ему средствами: кто через «Мерцедесы», «Теслы» или смартфоны, а кто – через полоний и «Новичок». О вкусах не спорят. Здесь интересно другое, Вова. Власть можно демонстрировать еще и через безнаказанность. То есть, если все знают, что некто виновен в чем-то, но привлечь его к ответу не могут, это автоматически означает, что наш некто обладает мерой власти, гарантирующей ему безнаказанность. Это очень по-пацански, это доступный и понятный призыв ко всем «слабым и обиженным»: идите ко мне в друзья, и вас никто не тронет!

Задача для России упрощается еще и тем, что доказательств преступных действий государства не может быть в природе. Во всяком случае до тех пор, пока государство-преступник существует. Тут могут быть только улики. Причем – косвенные. Меркадер, Сташинский, Луговой с Ковтуном и неизвестные пока еще скрипальские доброжелатели[1] – все они – частные лица, никаких постов, ни в каких организациях официально не занимающие и не занимавшие; никаких письменных документов, свидетельствующих о том, что приказы им шли с самого верха, тоже нет и быть не может. Любые перебежчики, даже исполнители преступления, вроде Сташинского, представляют лишь самих себя, но никак не организацию, их обучившую, снабдившую орудием преступления, оплатившую их услуги. Их показания, даже если их и схватят за руку, никоим образом государство обличить не могут. Процессы в Карлсруэ (1962) и Лондоне (2015) вынесли приговоры в отношении СССР и России, как государств, совершивших преступления на территории других государств и в отношении граждан иных государств. Но значение этих приговоров чисто эмоциональное: у государства-террориста продолжают покупать полезные ископаемые, финансируя, таким образом, дальнейшее развитие терроризма; с ним продолжают поддерживать дипломатические, культурные и спортивные отношения; его приглашают к решению конфликтов, им же созданных.

Другими словами, все знают: убивает Россия. А поди, докажи!

И вот сидит она, родимая, за кремлевским забором и скалится всему миру щербатой улыбкой безнаказанного уголовника. Ведь нет ничего важнее для пацана, как совершить преступление, совершить открыто и цинично, и остаться безнаказанным.

Квинтэссенция пацанской философии.

Бывай здоров.

Ирина Бирна,                                                                                                                     21.04.2018

[1] Сегодня британская разведка объявила о том, что имена исполнителей покушения ей известны. Скоро в Думе добавится депутатов – народная примета.

Из писем к Володе. Письмо двадцать второе

«О сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай, бог изобретатель…»

А. С. Пушкин

«Новичок» разрабатывали когда, Вовчик? В том-то и дело, что давно, в перестройку и при «новом мышлении». «Новичок», не могу, кстати, не заметить, и есть то самое «человеческое лицо социализма», которое так назойливо натягивал на «Русскую систему» ее первый «президент». Но я не о том, я о том, Вован, что тут – наука, а наука на месте не стоит. Какая в те годы была медицина? А какая теперь? А в Англии? Потому-то и существует пять «Новичков» – наука российская в ногу стремится шагать с развитием мировой медицины. Ну вот за науку давай и поговорим.

Для того, чтобы нечто до промышленной зрелости довести, эксперименты нужны, а эксперименты, известно, дело дорогостоящее, поэтому и путь от идеи до серии должен быть как можно прямее и короче. Тут, Вова, даже науку особую придумали, «Теория эксперимента» называется. И мышами здесь не отделаешься: сколько придуманное «нечто» на мышах не проверяй, результаты невозможно просто так на людей перенести. Да, есть заключенные, но и тут закавыка: заключенный недоедает, недосыпает, он забит, заморен работой, грязью, нечистотами и хроническими заболеваниями – его с нормальным человеком сравнивать можно лишь от сих до сих, с точностью, как говорят немцы, «плюс-минус большой палец». Другими словами, проверять можно, оно дешево и доступно, но чистыми такие результаты не будут, настоящих ученых не удовлетворят. Весомые ответы можно получить только на нормальных, среднестатистических и жизнерадостных носителях лишней хромосомы. Если кто-то, Вова, засомневается в том, что «великая» страна постоит за ценой вставания с колен, ты скептику этому за эксперименты с сахаром в жилых домах напомни, не стесняйся. Страна, разработавшая мины-игрушки, калечащие детей, страна, проведшая многократные полномасштабные испытания воздействия ядерного оружия на большие массы незащищенного населения, эта страна остановится перед испытанием новых «нечто» на собственных гражданах? Ведь это бесценный опыт, тут проверяют буквально всё: и воздействие нового препарата, и реакцию общественности, и работу инфраструктуры – медицины, полиции, пожарных… Тут сплошной профит для всех.

И вот идет себе человек, где-нибудь, в каком-нибудь, прости господи, Усть-Славносранске, песенку насвистывает, планы строит, и вдруг – бац! – лежит, руками неконтролируемо водит, ногами сучит и рот странно искривлен. Иные лишнехромосомо обладатели мимо текут и бурчат злорадно: «Вот, дали свободу, а он с утра нажрался! А еще с портфелем…» Привезли его, болезного, в местную больничку, а там – доктор – тип известный и уже описанный: он когда-то, где-то прослушал что-то медицинское, и с тех пор «пользует». Осмотрел он нашего горемыку и вынес научный приговор («диагноз», Вова, называется): «Отмаялся. Должно судьба. Подождем, что вскрытие покажет». А на вскрытии отравляющих веществ не ищут, где им в славном городе Усть-Славносранске взяться? И пишут в эпикризе: «Причина смерти – обострение хронических заболеваний на фоне общего переутомления». «Жизнь-то наша какая – был человек, и нет человека…» – философствует главврач, подмахивая сотый за день приговор судмедэкспертов.

Именно так, как ты помнишь, и окончилось массовое испытание одной из производных «Новичка» на наивных любителях театральных действ. Не помнишь, случаем, под каким номером была та модификация? Ученые тогда колоссальное количество информации получили о способах доставки, минимальной концентрации «релаксационного газа легкого воздействия» и влиянии его на пробандов (так, Вова, подопытный контингент называется) разного пола, возраста, веса и цвета глаз. Возможно, именно в результате этого эксперимента и была создана формула «Новичка-5», кто знает?

И вот тут мы подходим, Вовчик, к самому интересному: сколько в России «Новичков» не проверяй, уверенности в их целебных свойствах все равно не будет: здесь и медицина, и наука, да и желание выжить подопытного – все на порядок ниже западных. Вот почему так важно Скрипалей назад получить, без них никак не узнаешь, как, кто и чем их выходил, какие такие антидоты нашел? Ответ знают лишь английские врачи и тела Скрипалей. То есть вот, Вова, первоочередная задача сейчас их назад получить, на родину, под защиту. Тут уже спокойно вскрыть и посмотреть, чего пятым «Новичком» достигли, а что англичанам удалость остановить, нейтрализовать или обезвредить. Ведь без этого эксперимент вроде как бы незакончен. Без этих новых знаний шестой «Новичок» не разработаешь.

Ирина Бирна,                                                                                                                     14.04.2018

P.S. А партнеры-то грохнули-таки по другу нашему Асаду! Вот, Фомы Неверующие! Им же вчера клоун в лампасах целый битый час втирал, мол англичанка газовую атаку в Сирии пристроила, а они нет, чтобы ООН, да затревожится, да резолюцию предложить… Ни лавролгущий министр уже не помогает, ни лжецы в мундирах… И бедняге Кужугетовичу теперь приходится сказки про «большинство сбитых ракет» сочинять. Ну что с него взять, известно: каждый министр свое ПВО хвалит.

Так что, давай, одевайся теплее, похоже разгром ударной группы ГРУ на Ефрате был началом.

Так уж случилось, что мне некоторое время невольно пришлось следить за событиями в мире глазами российского телевидения. И поразило меня совпадение предвыборных лозунгов фрау А. Меркель и г-на В. Путина. Оба упирали на стабильность управляемых ими систем.

Стабильность, как известно, достигается минимизацией энергии системы, и кирпич на мостовой так же стабилен, как и канатоходец в цирке. Но, как мы понимаем, эти формы стабильности принципиально, экзистенционально различны. Стабильность под давлением дешева в исполнении, но слишком дорога последствиями: жизнь здесь возможна, но лишь в ограниченных, извращенных и искривленных давлением формах; наука, медицина, культура, искусства, общественные и политические институты – всё буквально, за исключением средств подавления, финансируется системой по остаточному принципу. За примерами далеко ходить не надо, они у всех перед глазами: Сев. Корея, Куба, Китай[1].

Канатоходец, напротив, подвижен, свободен и самостоятелен. Сама природа стабильности вынуждает его к постоянному движению, совершенствованию техники и поиску новых положений и условий. И здесь основные расходы – на повышение стабильности, но статьи диаметрально противоположные: наука, образование, медицина…

Стабильность России – стабильность кладбищенская. Это стабильность придавленного кирпичом таракана. Пресс властных структур – пропаганды, полиции, секретных служб, показательные убийства и террористические акты – настолько велик, что исключает любые минимально допустимые колебания общественного мнения. Все живое либо бежит, либо погибает. У российского социума из всего множества степеней свободы остается одна единственная – свобода восторгаться Властью. Вот за эту стабильность и проголосовали 76,69% россиян.

В Германии стабильность достигается уравновешиванием крайних политических взглядов, балансом групповых интересов, поиском общего, срединного вектора развития Системы, обеспечивающего ее устойчивое состояние. А это значит не подавление, но, напротив, поощрение и мотивация свободного волеизъявления через средства массовой информации, свободная «битва» мнений политических партий, свободные и открытые многоуровневые выборы органов управления.

Политический иммунитет здорового государственного организма Германии может себе позволить даже такие уродливые патологии, как «Левые» или неонацики AfD. Последние, набрав на выборах 13% и став третьей по величине фракцией Бундестага, достигли уровня, когда вмешательство демократических сил жизненно необходимо. Думаю, не надо лишний раз останавливаться на том, что болезнь «AfD» несовместима с жизнью демократического организма, и инфекция должна быть если не подавлена, то, по крайней мере, локализована. Неонацистские, экстремистские выбросы можно игнорировать до тех пор, пока они растворены в графе «Другие» при подсчете голосов избирателей. Как только они дорастают до отдельной графы, иммунная система здоровой демократии реагирует повышенной температурой, ознобом или головной болью. В этой ситуации требуется новая балансировка системы.

Вот почему «Ямайка» была жизненно необходима.

В этом случае самой большой оппозиционной коалицией была бы SPD. А самая большая парламентская оппозиция в Германии – это серьезно! Положение сулит известные преимущества по отношению ко всем остальным оппозиционным партиям: председательство во многих Парламентских Комиссиях, например, в важнейшей из них – Бюджетной, право первым выступать с критикой Правительства, длительность выступлений с трибуны Бундестага, финансирование, законодательные инициативы и пр.

GroKo же, как апробированная альтернатива, казалась неприемлемой. Во-первых, резкий рост неонацистских настроений – прямое следствие политики Большой коалиции; во-вторых, в этом случае самой большой оппозиционной фракцией становилась «альтернатива» и, в-третьих, надоела Большая Коалиция всем – как сторонникам, так и противникам. Подобные коалиции, не имеющие серьезных противников, постепенно, день за днем и шаг за шагом, за двенадцать лет правления (последние восемь – подряд!), «вживаются» во власть, облениваются и естественным образом стремятся избежать любого риска. Избиратели чувствуют это диванное состояние самоуспокоения и самоублажения, и уходят к другим, обещающим «ветер перемен» – тенденция, наглядно продемонстрированная последними выборами.

Но, не смотря на политическую логику, «Ямайка» не состоялась. Прежде всего, по вине «желтых» – свободных демократов (FDP). Свободные демократы последние четыре года находились вне политической жизни страны и восприняли возвращение свое в качестве четвертой силы республики, с восторгом. Но результаты не позволили создать «классическую» коалицию двух старых друзей – CDU/CSU и FDP и либералы оказались перед выбором: входить в «Ямайку» с извечными и непримиримыми врагами «зелеными», или рискнуть новыми выборами, в надежде на продолжение победной тенденции. В пользу второго решения говорило и то, что отказ от коалиции с «зелеными» обещал приток новых голосов в партийную кассу. Да и Манфред Шульц (SPD) так вехементно отвергал любую возможность новой GroKo, что у либералов были все основания полагаться на его порядочность. Но Кристиан Линднер и его партийные стратеги не учли возраста и политической осторожности «старших» партнеров – христианских демократов. Ни Меркель, ни Зеехофер рисковать не собирались, не в последнюю очередь потому, что кривая их политического успеха последние годы неизменно ползет вниз. Идти на повторные выборы было бы наивно. И они бросили все силы на то, чтобы склонить Шульца на свою сторону. Насколько велико было давление, можно судить по тому, что коалиция стала возможна не только через политическое самоубийство лидера социалистов, но отказ христиан от важнейших портфелей.

В ситуации, сложившейся на доске после коалиционных переговоров, следовало сохранить хладнокровие и не усугубить положение необдуманным ходом. И опытная, всеми политическими водами мытая Меркель сделала мастерский ход: отдала внутреннюю политику Хорсту Зеехоферу. Элегантность хода эксперты еще не оценили и лишь разводят беспомощно руками: гроссмайстер подставил ферзя! Министерство внутренних дел досталось политику, последние три года неустанно и изощренно критиковавшему Меркель именно за слабости и ошибки в этой области! Отдать ему внутреннюю политику – значит обречь себя на четыре года головной боли, а, может и того хуже – на крах коалиции.

И добрый старый Хорст не подвел: уже в первой своей речи он заявил, что «ислам не принадлежит Германии». Провокация была исполнена мастерски: возмутились демократические партии, «левые», общественные организации, заволновались и неонацисты, чувствуя, как из-под ног уходит годами утрамбованная почва. И только фрау Бундесканцлерин спокойно и тихо возразила, но министра своего не одернула, официального опровержения кабинета не последовало. Так и повисло в воздухе: «… не принадлежит…»

Хорст Зеехофер – политический труп. Его в родной Баварии вежливым пинком под зад спровадили, наконец, на пенсию. В Берлин. Как союзник по коалиции, он рассчитывал на определенный пост в новом Правительстве, но ведь у фрау Меркель есть министерства транспорта, сельского хозяйства, науки и образования, семьи и пенсионеров – Хорст, в его политической бездомности, с радостью бы ухватился за любой из предложенных портфелей. Но получил именно тот, размахивая которым может нанести наибольший вред Правительству, испоганить последнюю каденцию фрау Бундесканцлерин…

В ситуации, когда гроссмайстер вдруг допускает детские ошибки и совершает нелогические ходы, следует всегда задуматься о том, ошибки ли это? Или окружающие доску просто еще не доросли до понимания проделанных ходов?

В качестве министра внутренних дел политик крайне правых взглядов (с позиции центристской, народной, партии, разумеется) сегодня жизненно необходим. Своими заявлениями, решениями и действиями он, с одной стороны, уводит здравомыслящий электорат из-под влияния неонацистов, с другой, оставляет Бундесканцлерин всю свободу действий продолжать на словах политику «Wir schaffen das». Тема беженцев, на которой AfD сделала карьеру, теперь полностью перешла в руки нового министра внутренних дел: уже приняты решения о создании в Германии двух пересылочных лагерей для беженцев, где они обязаны находится до решения вопроса о предоставлении политического убежища и, в случае отказа, откуда будут немедленно возвращены на свои родины; уже разрабатываются документы и процедуры ускоренного рассмотрения заявлений беженцев; уже и квоты на прием беженцев, столь дорогие эмоционально многим бюргерам, но совершенно бессмысленные юридически, стали частью Коалиционного Соглашения[2]… Все эти действия успокоили не только Баварию, не только показали гражданам Германии, что для защиты демократии в стране вовсе не обязательно выкапывать политические трупы национальной обособленности и исключительности, но и стали знаком европейским партнерам, что на Германию по-прежнему можно положиться, что событие «пятого девятого»[3], было досадным, эмоциональным всплеском и больше не повторится.

Вот пример того, как при полной политической свободе и сохранении демократических традиций можно обеспечить стабильность системы.

Ирина Бирна, специально для «Литературного Европейца»                            31.03.2018

[1] Мне возразят, указывая на известный научно-технический прогресс Китая. Но не следует забывать, что обеспечен этот прогресс многолетним промышленным шпионажем, на который западные партнеры смотрели сквозь пальцы, которыми загребали сверхприбыли, гарантируемые китайским рынком. Сегодня, когда прибыли заметно снизились, а угроза конкуренции со стороны китайских технологий, возросла, президент Трамп решил положить конец китайской вороватости. Китай же как был, так и остался тоталитарной системой.

[2] События внутри Германии развиваются со стремительностью, ранее невообразимой: пока я писала статью, радио (DLF) принесло сообщение о том, что новый Уполномоченный по делам Восточных Земель Правительства Германии, Кристиан Хирте (CDU) призвал «отнестись с пониманием к скепсису жителей Востока Германии к иностранцам». Еще какой-нибудь месяц назад подобный афронт был бы расценен как открытый бунт, сегодня никто, кроме хронически недовольных «левых», на него внимания не обратил.

[3] В ночь на 5 сентября 2015 фрау Меркель открыла границы для бесконтрольного прохода беженцев.

Чего не мог вообразить А. П. Чехов

«Вот солидно, подняв с достоинством голову,

шагает что-то нарядившееся человеком.

Это «что-то» /…/ обрюзгло и плешиво /…/

Говорит оно чепуху, но с чувством, с толком, с расстановкой.»

А. П. Чехов, «Ряженые», 1886

Блистательный Чехов оставил нам несколько типов, ряженых согласно месту в социальной вертикали современной писателю России. До понимания же системности явления он не дошел. Масштабов феномена вообразить не смог.

Позиция, с которой мы наблюдаем действительность, не только на полтора столетия «выше» чеховской, но и технически оснащена так, что бытописатель и представить себе не мог: к нашим услугам интернет, плюрализм исторических исследований, свобода мнений, детальный анализ ошибок и заблуждений предшественников и прочие достижения человеческой мысли. И с этой позиции, с высоты современных аналитических возможностей, можно утверждать, что население России не рядится в те или иные шкурки, не принимает на себя те или иные личины и роли, оно – вообще и в принципе, – не активно, его рядит, назначает на роли и ставит в нужные положения Система. Не оно действует, но над ним совершаются действия. А оно лишь «смешанным гулом выражает одобрение» произведенному над ним.

Не станем же мы, в самом деле, утверждать, что туповатый майорчик КГБ сам взял, да и вырядился «президентом»! Очевиднее и логичнее предположить, что «президентом» вырядила его Система. Она нашла его достойным олицетворением России на данном этапе развития. Она же сформировавшегося на приписках освоенных объемов строительства, воровстве шпингалетов и импортной сантехники прораба вырядила «полководцем», убийцу – «депутатом», пацанов – «министрами», фашистов – «священниками»…

Для того, чтобы убедиться в справедливости сказанного, достаточно всмотреться в лица и жесты, понаблюдать реакции и прислушаться к словам в «минуты роковые». Маски и личины, как все наносное и противоестественное, падают в ситуациях экстраординарных, таких, как страшный пожар в Кемерово…

Так давайте всмотримся в открывшиеся на мгновения лица.

Ряженный «президентом» тут же вылетел на место. К нему пред камеры подпустили ряженных «народом», «общественностью» и «родственниками погибших» офицеров охранки. Они задавали «президенту» ряженые вопросы о числе жертв и о том, не будет ли скрыта правда о виновниках и причинах. И в этом коротеньком – на несколько секунд всего – сюжете всплыла вся ряженая суть Системы. Маски пали и реальность дерзко ухмыльнулась с экранов телевизоров.

Не может народ задавать вопросы о сокрытии правды тому,

– кто за последние девятнадцать лет ни одного слова правды не сказал,

– кто со спокойным сердцем отдал приказ сжечь живьем почти тысячу детей в школе,

– кто не менее спокойно отдал приказ применить химическое оружие против зрителей в театре (то, что там не погибли дети, не его вина – вряд ли он интересовался тем, что чеченцы детей отпустили),

– кто разрешил применение химического оружия против детей в Сирии,

– кто, наконец, лично довел страну до «Зимней вишни», «Хромой лошади», Волоколамска…

И не может народ терпеть, когда его именем Власть совершает преступления и его же именем покрывает их.

Не может народ молчать, если «президент» летит на место трагедии кокаиновым бортом.

Народ, которому президент, в качестве счастливого и великого будущего, вместо еды, рабочих мест, медицины, науки, образования и культуры предлагает средства и способы массового уничтожения соседей; народ, который не видит связи между ракетами и войнами с одной стороны и «Зимней вишней» – с другой; народ, который практически единодушно избирает массовое самоубийство – это не народ, это рабы, ряженые «народом».

Но маска на секунду упала не только с лица «народа». Раб Тулеев, ряженый «олигархом» и «губернатором», просит прощения у хозяина «лично»; его заместитель, из-под съехавшей маски «слуги народа», оскорбляет несчастного, потерявшего в «Зимней вишне» всю семью; Соловьев, Михалков, Мизулина гневно отбросили маски «интеллигентов» и сладко взгрустнули по смертной казни, отмена коей так пагубно влияет на умы; а вся свора ряженых «политологов», «экспертов» и «журналистов» воспевают «стабильность» режима и пугают Украиной. Подобного саморазоблачения ряженых «элит» ни один народ не стал бы терпеть – лишнее доказательство ряженности самого «народа» российского.

И последнее. Лжец по службе, ряженый «министром иностранных дел», как-то днями утверждал, что покушение на Скрипаля устроила Великобритания для того, чтобы «отвлечь общественность от провала Brexit». Не будем спорить с этим бредом[1], наоборот, воспользуемся им и продолжим логику министра. Если «Новичок» в Солсбери – попытка отвлечь британцев от провалов во внешней политике, то и Кемерово – не что иное, как попытка затереть беспрецедентный провал террористической операции на территории Британии и реакцию на него всего мира. Только тут есть одно «но»: в Британии нет ряженых – ни министров, ни спецслужб, ни народа. Там подобное в принципе невозможно. Невообразимо. А вот список массовых и демонстративных казней, проводимых нынешним поколением кремлевских ряженых, заслуживает всяческого внимания.

Ирина Бирна,                                                                                                                    30.03.2018

[1] Лавров просится в отставку. «Устал». Оно и понятно – подобное напряжение выдержит не всякий – у бедняги уже начались галлюцинации. Недавно он признался, что слышит голоса иностранных дипломатов, нашептывающие ему извинения за высылку российских шпионов и террористов, работавших под дипломатическим прикрытием. Совершенно очевидно, что от галлюцинирующего «министра» следует избавляться, тем более, что ряженных в России в избытке.

«Конкретная социальная среда всегда оказывает давление на формирующуюся личность /…/

необходимые /…/ для выживания в тотальной организации артистизм и навыки дипломатии постепенно становятся чертами характера. Оба эти «приобретения» постепенно «врастают» в личность, превращая ее в «двуличность» /…/ смысл отдельных парадигм /…/ начинает изменяться, акценты смещаются, усиливается элемент оправдательности /…/ к этому добавляется элемент вульгаризации и цинизма, поскольку идеология начинает «натягиваться» на актуализированную потребность»

Александр Корчак, «От идеологии к идеократии»,

под. ред. Веры Корчак, «Мосты», №56, 2017, Франкфурт (Майн)

Сидит русский демократ, упершись локтями в клеенку на столе, а голову многодумную на кисти склонив, и смотрит вдаль, туда, где между потолком и стенами, в уютном углу над холодильником трудолюбивый паучок давно уже свил паутинку, приносящую ему то мушку маленькую, то клопика, а бывает, и жирного пруссачка. И видится демократу в той дали светлое российское будущее, и шепчет он воспалённо: «Демократия… демократия… демократия…» И трогать его в эти минуты не моги – он восприимчив, как самка тарантула в период случки: ужалит и не отмоешься уже ни сам, ни родственники твои до седьмого колена от «русофобии», «разжигания войны» и прочих страшных пятен на до сих пор безупречной манишке. Поэтому мы, пока он мечтает, продолжим наши рассуждения на тему «Демократия и Россия» тихо и между собой.

Сразу приходится признать, что мечтания демократа о счастливом демократическом будущем не имеют, к сожалению, никаких оснований – ни фактических, ни исторических, ни логических. А имеют, напротив, одни опровержения, словно Россия и Демократия совместимы, как православие и правда, любят друг друга, как бактерии мыло, жить одна без другой не могут, как песок и подшипник. Прямо проклятие какое-то висит над Россией, стоит ей произнести это завороженное слово: «Демократия»…

Впервые его громко кричали все, кому не лень, ровно сто и один год назад. Возможно, кричали слишком громко, так, что услышали его не только в Питере и Москве, но и в Киеве, Хельсинки, Варшаве – словом – кругом. Вызванная этим проклятым словом центробежная сила унесла всех «братьев», причем не только иностранных – украинцев, финнов, поляков, кавказцев, но и «русских»: убежал от столиц Урал, сбежала оптом и в розницу Сибирь, отделился Дальний Восток. Понадобилась страшная империалистическая война для того, чтобы объяснить «братьям» русскую транскрипцию греческого слова. При этом до поляков и финнов так и не дошло, а украинцам объясняли аж до 1960-го года.

В 1991-м Горбачев, помня об историческом проклятии, довлеющем над Россией, но вынужденный как-то изловчаться в выклянчивании кредитов, заговорил о «демократизации». И вот тут-то оказалось, что рок не обманешь, и достаточно лишь слова «демо», чтобы вся прогнившая, человеконенавистническая система рухнула во второй раз. В этот раз Москва открытую империалистическую войну развязать не решилась. Не потому, что вдруг изменила суть свою, стала «демократической», «либеральной» или «пацифистской», а потому, что у убежавших «братьев» осталось вооружение, авиация, ядерные боеголовки. Воевать против вооруженных Москве как-то не с руки[1]. Об этом, кстати мне Владимир Владимирович недавно рассказал, мол 44% армии у России осталось, куда было воевать! А иначе фиг бы вы отделились! Вы слушайте вашего президента – он иногда правду говорит.

Переполаскивание же гнусного слова не прекратилось, и вот за «старшими» братьями потянулись «младшие». Первыми вспомнили о себе татары и вырвали у зазевавшейся Москвы автономию. Пусть пока бумажную. Но со своим Президентом. С правом говорить и писать на родном языке. Чечне повезло меньше – оговтавшаяся Москва уговаривала ее уже традиционными аргументами: напалмом, авиацией, танками, карательными операциями против мирного населения…

Я не собираюсь повторять общеизвестное и набившее уже оскомину, я спрашиваю: «Вот вам три доказательства несовместимости, взаимоотторгаемости России и Демократии, имевшие место быть в разные эпохи и при разных соотношениях политических сил. Положительных примеров, как уже было упомянуто, анналы не сохранили. Так откуда, дорогой мой демократ и либерал, черпаешь ты свой оптимизм? Откуда берется у тебя смелость (или наглость) утверждать, что четвертое свидание России с Демократией будет бескровным, радужным и счастливым? Кто обманывает тебя? Кто или что вынуждает лгать себе и доверчивым согражданам?

О врожденной ошибке русской демократии мне уже приходилось писать – она в игнорировании того очевидного факта, что демократия не бывает «московской» – она демократия для всех. Без исключения. Для тех, кто «готов» и для тех, кто «не готов»; для тех, кто «дозрел» и тех, кто «не дозрел»; для тех, чей культурный уровень «высок» и тех, у кого он «архаичен». И, пожалуй главное, в демократии недопустимо одному народу устанавливать степени «готовности» или «зрелости» иных народов и культур. Следовательно, прежде чем болтать о демократии, русскому демократу следует определиться по отношению к иным демократиям, которые неизбежно заявят о себе вслед за «московской» – татарской, чеченской, соха, башкирской и т. д. Как поведет он себя, если одна из демократий скажет: «Не желаю! Ну, вот не хочу и все!»

Дать ответ на этот простой вопрос, оказывается, совсем не просто. Даже находясь в оппозиции, т. е. в ситуации, когда обещания недорого стоят и обещать можно все, что заблагорассудится: равенство, братство и фазанов с шампанским на завтрак в каждую российскую семью. Потому что демократический ответ на этот вопрос не поможет прийти к власти – народ русский видит себя лишь в империи, но никак не в демократии. Вот и ищут демократы проституток, «триллионы», яхты и дворцы «слуг народа» – занятие вполне себе безопасное (я имею ввиду относительно, сравнительно с поиском решения национального вопроса и архитектуры остатков России) и сулящее известные политические дивиденды. Но это не путь к победе демократии, это бег по историческому кругу, а бегать по нему Россия может и без демократов. Или, вернее, траектория исторического движения России не зависит от того, как себя величают кремлевские квартиранты. Они – суть продукты движения, а не движущая сила его.

* * *

И все-таки отсутствие положительного исторического опыта не исключает автоматически возможность футуристической перспективы, и было несправедливо отказывать российской либеральной демократии в известном теоретическом прогрессе, дрейфе социально-политической мысли в сторону от классического имперского дискурса. В последние год – полтора появились несколько публикаций, заслуживающих внимания пока еще не революционным, но уже и не ортодоксальным взглядом на социально-политическую архитектуру системы «Россия». Давайте кратко рассмотрим три из них. Они далеки еще от теорий, но несут в себе известный теоретический потенциал, и мы, для краткости и авансом, назовем их «теориями».

Итак,

Теории территориального обустройства России.

«Небутербродная»

Имеет богатую историю. Следствие имперской политики русификации, т. е. насильственного создания «нации русских» для post factum исторического оправдания унитарности государства этой «нации». События 1918 и 1991, национально-освободительные войны чеченцев показали, что политика эта потерпела полный провал, но создала те самые «небутерброды», которыми надеется продержаться загибающаяся московская идея.

Признавая право на существование этих кулинарных блюд имперской кухни, демократ московский автоматически признает и право Москвы решать созданные ею же проблемы на территории независимых государств. А это, в свою очередь, означает, что демократы выступают за продолжение имперской политики предшественников. На днях знаменитый и «безумно талантливый» (©Лавров) депутат Ж. заявил, что «Киев – это столица Малороссийского федерального округа России». Как видите, разница между политическим клоуном Ж. и борцом с коррупцией Н. лишь в размерах «небутерброда». Помня, что Н. не у власти, можем достаточно уверенно полагать, что вероятность корректировки аппетита в соответствии с возможностями, в случае прихода его к власти, достаточно велика. Он, кстати, и сам этого не скрывает, и на днях в интервью немецкой «Die Welt» заявил, что Россия должна стремиться к ядерному паритету с США. Демократ Н. даже не берет на себя труд задуматься над тем, что говорит. За двадцать лет жизни здесь я ни разу не слышала, чтобы одна демократия сравнивала свои ядерные вооружения с иными демократиями, чтобы Германия, например, стремилась к ядерному паритету с США, или Англия – с Францией. Да и по иным видам вооружений демократии не проводят сравнений между собой. Почему же Россия даже в светлых мечтах ее «демократа» существует только в окружении врагов? Вопрос не праздный и в свете рассматриваемой теории не лишний: ядерное оружие, как и «небутерброды» нужны России прежде всего для нагнетания страха внутри страны, ибо лишь страхом перед внешним агрессором можно оправдать тюремный конструкт «демократии» в России.

«Либерально-имперская»

Самая, пожалуй, остроумная. Имеет массу поклонников в среде либерально-демократической – от «профессоров» «историзма», до увешанных регалиями и званиями экономистов. Далее битых молью мантр о «культурной архаике», «неразрывных экономических связях», «братских народах», «величии и благополучии до 1917» и прочих мечтаний метущейся имперской души, упрямо выдаваемых за объективную реальность, развития не получила.

Ответ на все эти «экономические», «исторически», «религиозные» и пр. всякие разные причины подчинения Москве, дали, как уже было указано, события 1917, 1991 и 1992 – 2002 годов.

«Регионализация»

Новая и наиболее опасная теория. Она же – наиболее оптимистичная. Откуда такая нерешительность в оценке? Дело в том, что на мой вкус теория эта несколько еще туманна и меня не покидает ощущение «незрелости», «несовершеннолетия» ее. Авторы и апологеты говорят о «регионализации», не слишком углубляясь в суть критериев, по которым будут отличаться «регионы» в их модели. Другими словами, уходят от архиважнейшего вопроса – вопроса границ будущих регионов. Если границы эти пройдут по линиям исторического расселения коренных народов «региона», то почему бы прямо не назвать субъекты «национальными республиками»? Но это явно пугает приверженцев и агитаторов, иначе они не стали бы прятать свои намерения под фиговым листком «регионализации», а прямо указывали бы на федерацию национальных республик, как конечную цель преобразований. Любое иное протекание границ автоматически превращает «регионализацию» в частный случай «небутербродной» теории.

Как видим, ни одна из теорий не может быть взята за основу будущих преобразований. Все они, при всем внешнем различии и словарной упаковке, несут в себе все ту же имперскую модель. Почему так? Ответ в эпиграфе: все эти теории созданы рабами и для рабов. В России не родился еще первый свободный человек, способный создать теорию на принципиально новых, демократических условиях. А те, что родились в рабстве, дети и внуки рабов, скрученные в рог тысячелетним имперским «горбом», несут в себе соответствующую психологию и всегда, при любых условиях будут «натягивать» первую попавшуюся им в руки демократическую идеологию на имперскую «актуализированную потребность».

И все-таки движение началось. И это – главное. Это надо уметь видеть и отличать. Еще какой-то год назад, вряд ли кто-то мог представить, что из среды московской либерально-демократической оппозиции раздадутся голоса, признающие «наличие субъектности Якутии и невозможность отрицания ее местной идентичности», допускающие, пусть даже еще робко и шепотом, выход не только Чечни, но и Татарстана из тюрьмы народов. Это колоссальный, гаргантюанский шаг вперед! Главное теперь не останавливаться, поддерживать и направлять эти первые ростки освобождающегося сознания.

Ирина Бирна,                                                                                                                            17.03.2018

[1] Здесь следует искать корни «Будапештского Меморандума». Цель его была обезопасить российские претензии на Украину. Дальновидный демократ Ельцин «Меморандумом» закладывал фундамент будущего исправления «самой большой геополитической катастрофы ХХ века».

Продлению полномочий президента всея Руси посвящается

„/…/ в их тщедушном тельце огромный интеллект“

Владимир Высоцкий, „Пришельцы“

Случилось мне тут недавно провести почти месяц в уютной гостинице знаменитого курорта одной гостеприимной страны. В юго-восточной Азии.

Гостиница была достаточно дорогая, но в рамках финансовых возможностей, отпущенных мне профессией, родственниками и вредными привычками. Номер просторный, светлый, с видом на бассейн и телевизором. Среди почти сотни каналов – всего один немецкий, но почему-то именно тот, о котором я в Германии никогда и ничего не слышала. Канал этот круглые сутки «крутил» резиновую мессу, а в перерывах хор мальчиков нежными голосами брал за живое, воспевая зубную боль. Было еще два новостных англоязычных канала, по одному французскому, итальянскому и испанскому. Остальные – арабские, китайские, индийские и местные. Причем, кроме немецкого, все – либо украшенные красивыми титрами, изображавшими знаки местного языка, либо сопровождаемые переводом на последний. Сами понимаете, что, слушая, скажем, китайскую передачу синхронно переводимую на местный язык, не слишком выигрываешь в информированности.

Но, к счастью, среди предложенного информационного разнообразия были и три российских канала: «первый государственный» и целых два местных, названных, чтобы не спутать, «Россия TV» и «TV Россия». Так вот, спрашиваю я читателей, у кого поднимется рука бросить в меня первый камень за то, что я, время от времени, нет-нет, да и переключалась с арабо-местного вещания на родные звуки? Что, когда от китайского языка во вьетнамском переводе начинались головокружения, рука неуправляемо тянулась к кнопке и пальцы невольно набирали проклятую комбинацию цифр? Посидите месяц между католической мессой и Брюсом Виллисом, комментирующим избиение очередного порождения мафиозного ада исключительно гласными, нежными и певучими звуками, вот тогда и поговорим.

Так или иначе, свидание с российским телевидением открыло мне глаза на совершенно иную реальность. Обогатило. Более того, я убедилась, что душка-Соловьев (которого почему-то не любит И. А. Яковенко) интересуется моим скромным дарованием. Вы мне не поверите и будете смеяться, но он единственный, кто ответил на вопрос, который я уже несколько лет тщетно ставлю перед либерально-демократической публикой: как так получилось, что Владимир Владимирович из бездарного и туповатого майоришки, превратился в гения, посланного России богом? Ни образования, ни политического, ни административного опыта – и сразу руководить страной?! Тут, согласитесь, либо с Владимиром Владимировичем, либо со страной что-то не так. Тут, друзья-демократы, либо Владимир Владимирович таки-да всё и всех может, либо этой страной даже кухарка способна руководить.

Так вот, Соловьев пригласил целых шесть экспертов, которые битый час имели очень разные мнения по очень разным вопросам, но в одном были едины: у Владимира Владимировича был потенциал! Поняли теперь, да? Я так сразу поняла: потенциал. Более того, народ российский здоровым своим природным чутьем и лишней хромосомой потенциал этот сразу же рассмотрел, а определенная часть интеллигенции, наоборот, не рассмотрела, и догнивает теперь в оппозиции, лишенная поддержки 86% народа.

Давайте сначала и по порядку. Тут важно не спешить. Вот жил себе человек, место в жизни нашел непыльное, по умишку и способностям: «стучал» тихо на коллег и читал доклады «стукачей» внештатных, добровольных (все это называлось «служить в разведке»). Верхом мечтаний его было «…таксистом подрабатывать…» (сам сказал и еще добавил: «Не шучу», будто кто-то сомневался!) – ну, т. е. наше свой шесток. И ни о каких таких потенциалах, в нем угнездившихся, не подозревал. И вдруг, как в сказке… Вот жаль ни велеречивый знакомец И. А. Яковенко, ни эксперты, закомцем приглашенные, не сообщили мне, когда именно случилось это «вдруг»? То есть когда открылся народу тот самый потенциал: сразу после взрывов домов или уже после «Рязанского сахара»? Или, может, после недельной казни в прямом эфире «Курска»? После Беслана, газовой камеры «Дубровки»? Убийства Политковской?.. Хотя нет, голову мужественной женщины благодарный народ подносил на день рождения уже сложившемуся и определившемуся «гению», в момент, когда «богопосланность» его и «россииспасательность» были сформулированы, узаконены и переизбраны. И еще вопрос: всякий ли, устраивающий массовые казни собственного народа, обладает в России потенциалом государственного деятеля? Тут большая тема и много места для рассуждений и параллелей. Например, обладал ли потенциалом Тухачевский? И не потому ли Сталин его прибрал, что «полководец» с газовой практикой мог составить известную конкуренцию сталинским расстрельным методам? Но мы отвлекаться не будем, кто хочет, может на досуге порассуждать на тему потенциалов Чикатило, Жукова, Столыпина, Николая II… А я, с вашего позволения, вернусь к просветительской деятельности российского телевидения.

Вторым открытием, поразившим меня из телевизора, было новое лицо России. Россия, как оказалось, «великая», «сильная» и «стабильная». Не стоит тут, думаю, останавливаться на том, что все это со страной приключилось потому, что руководит ею «великий», «сильный» и «мудрый» Владимир Владимирович. И искать добра от этого добра не следует.

И подумалось мне: вот счастливое совпадение! В родной Германии, родная мама-Меркель проводила предвыборную агитацию под тем же лозунгом: «стабильность и предсказуемость». Так давайте немного посравниваем.

Стабильность системы выражается условием минимума энергии. В социально-политических системах элементарным производителем энергии выступает каждый отдельный гражданин. Так вот, опуская рассуждения и доказательства, лишние в журнальной статье, отмечу, что условием стабильности любого государства является создание системы понижения энергии гражданина – практика, в просторечии называемая «выпуском пара». Миру известны две системы «выпуска пара» – демократическая и тоталитарная. Первая, – в двух словах, чтобы избежать банальностей, – основана на максимальном удовлетворении потребностей граждан. Сытые и свободные граждане направляют свою энергию на профессию (как источник финансового благосостояния и свободы), культурное, спортивное, общественное, образовательное или даже политическое самосовершенствование. Все эти области деятельности финансируются и поощряются системой.

Тоталитарная система понижает энергию путем повышения внешнего давления государства на личность. Строго говоря, здесь следует говорить не о «выпуске» пара, а о его «выдавливании». Страна, где нет частной собственности и финансовой независимости, не может допустить свободного перераспределения энергии своих граждан. Другими словами, здесь а priori невозможны свобода слова, перемещений, мнений, волеизъявления. Такой стране нечего предложить гражданам в направлении их культурного, спортивного, социального или политического развития – уровни и степени свободы во всех областях деятельности жестко контролируются государством. Стабильность системы достигается подавлением всех вышеназванных элементов, а запугивание народа – самый дешевый и эффективный способ достижения цели.

Восемь лет правления Бориса Николаевича были ничем иным, как попыткой скрестить две модели «выпуска пара» – привить тоталитарной России начала свободы. Попытка эта привела к нестабильности системы. Об этом и рассказали эксперты Соловьева. «Вы помните, – вещал один из них, – Татарстан воспользовался нестабильностью и вырвал себе автономию! Вы помните чеченские события?! Доходило ведь до того, что отдельные регионы отказывались посылать своих молодых людей в российскую армию, мол, конфликт в Чечне не наша проблема! И вот Путин (эксперты держали свои демократические марки высоко и называли Владимира Владимировича не иначе, как по фамилии, совсем, как вдова: «товарищ Бендер») и вот Путин поехал по этим регионам, и уговаривал, разъяснял, увещевал, и добился своего…»

Картина Владимира Владимировича-дипломата, уговаривающего регионы, вызывает слезы умиления и восторга, но не является предметом нашей дискуссии. А предметом ее, напомню, является «потенциал» президента и «стабильность» спасенной им страны. И здесь даже приведенная цитата позволяет уже продвинуться дальше в наших рассуждениях. Итак, робкая попытка понизить энергию системы «Россия» по западным рецептам, привела к критической нестабильности. И тут пришел он, и начал стабилизировать. Первым шагом к стабилизации или, лучше, первым кирпичиком в фундамент шатающейся системы стали, как мы хорошо помним, три взорванных «стабилизатором» и его присными дома с тремя сотнями сограждан, погибшими под завалами. Потом стабильность повышали когда большим, когда меньшим числом жертв местного, российского, населения. Сегодня стабильность можно поддержать только войнами против Украины и Сирии, полным искоренением независимых средств массовой информации, точечными убийствами недовольных методами стабилизации, нагнетанием террористической истерии, милитаризацией системы воспитания и образования, миллиардными инвестициями в армию и террористические операции. И постепенным, но верным обнищанием народа, энергия которого, таким образом, направляется системой на поиск средств выживания.

И последнее. Каждый народ хочет жить в стабильной стране. Как российский, так и, к примеру, немецкий. И каждый народ выбирает сам форму стабильности ареала своего обитания. Немцы в четвертый раз выбрали Меркель. Не потому, что очень ее любят, а потому, что «стабильность» неонациков AfD или недоношенных «левых» детей Хонеккера большинству из нас не по душе. Да и средства массовой информации не забывают напоминать, куда привела страну стабилизация тридцать третьего года.

Завтра россияне пойдут «выбирать» свою стабильность на следующие шесть лет. Результат известен – страна будет погрязать и дальше в своей кладбищенской стабильности и грозить из нее всему миру. Но все-таки было бы неплохо, если бы хоть малая толика социума российского задумалась о «потенциале»[1] гаранта и природе стабильности, им обеспечиваемой.

Ирина Бирна,                                                                                                                     17.03.2003

[1] Кстати, события в Солсбери как-то очень вовремя напомнили избирателями, что потенциал их президента еще далеко не исчерпан. Есть еще порох, пардон, «новичок», в пороховницах!