ВИД НА ОДЕССУ И ОБРАТНО

Путевые заметки военного времени

(Окончание)

Ти сука здохнеш в цім краю

У небі, в полі, у гаю.

Де йдуть без зброї на броню.

Де кажуть на хуй кораблю.

Ти прогниєш у цій землі

На моїй визвольній війні.

Розквітнеш сонях навесні

Могутня армія русні.

За Харків, Марік, за Ірпінь,

За прірву надлюдських терпінь

Наступні десять поколінь

У пеклі скнитимеш. Амінь.

Ми – Чорнобаївка, ти – мрець,

безжально злитий нанівець.

Нам уривається терпець.

Ти здохнеш, сука, це кінець.

Анастасія Дмитрук

Для последних трех главок репортажа искали мы с Николаем подходящий эпиграф. Было высказано много предложений, но по той или иной причине все они были отложены до лучших времен. И вдруг выяснилось, что стихотворение Анастасии Дмитрук, которое сопровождает меня со дня премьеры, с четвертого апреля[1], любимо и Николаем. Да вот беда: не позволяет стихотворение расчленить себя на цитаты – здесь каждое слово весомо и значимо, здесь ни одному стиху нельзя отдать предпочтения, выделить, вырвать из целого.

Стихотворение Анастасии передает настроение нации, ставшей на свою защиту. Художники – люди, особо остро чувствующие подспудные движения национальной души, чаяния и надежды еще не высказанные, не сформулированные, но уже вызревшие в глубине ее, общие для нее, составляющие ее фундамент. Вот почему следующая главка репортажа посвящена людям искусства, борющимся за свободу Украины доступными и привычными им средствами.

Художники Одессы

Книжка

Война вряд ли оставила у кого-то сомнения в том, что украинцы и московиты не просто разные народы, принадлежащие разным культурам, но и в том, что культуры эти антагонистичны.

Принадлежность разным культурам украинцев и московитов бросается в глаза каждому, кого постепенно гуляющие ноги заведут на Книжку – книжный базар на Александровском проспекте, всего ничего от Дерибасовской. Здесь с первого дня войны спонтанно возник один из центров культурного сопротивления агрессии: Джаз на балконе, музыка, театр, перформансы украинских музыкантов и артистов, постоянно обновляющаяся экспозиция антивоенного плаката.

Вот лишь несколько примеров выставленных работ.

И, наконец, для тех, у кого после просмотра экспозиции еще останутся сомнения в том, как украинцы видят московитов и их культуру:

Но Книжка – не исключение. Для выставок рисунков, плакатов, фотографий прекрасно подходят любые свободные вертикальные поверхности – заборы, решетки, фасады домов, для концертов и перформансов – перекрестки, скверы, площади – было бы что показать, а место роли не играет. Следующие два плаката, например, вывешены на забитой фанерными щитами витрине какого-то магазина на Ришельевской. Под нижним рисунком подпись: «Автор Олексій Сай. Вибач, Олексій, що ми не встигли запитати про права використання, бо цей проект стався стихійно, за день. Сподіваюсь, тобі ОК.» — фраза, идеально отражающая ту атмосферу, в которой живет сегодня вся Одесса: Все для фронта! Все для победы! Авторские права, интеллектуальная собственность, как и все прочие – в мирное время совершенно необходимые механизмы защиты людей творчества – сегодня и здесь сознательно отодвинуты, забыты. Сегодня и здесь главное – наша с вами победа, остальное – суета, пустота, пара пустяков, которыми займемся после победы. Просто потому, что если не победим, если сюда, в свободную Одессу, придет кацапская культура, ни о каких правах собственности речи вообще не будет. Вот почему артисты отказываются от гонораров и прав, а все добровольные пожертвования идут на Тероборону, ЗСУ, беженцам…

Всемирный Клуб Одесситов

Мы выкроили время для посещения Клуба в субботу, 30 апреля. Было около двух часов, когда мы открыли входную дверь на Маразлиевской. Перед нами была пустая комната, уставленная рядами стульев. Рояль. Черно-белый Жванецкий, хитро щурящийся сквозь винные бокалы – интерьер, уже знакомый нам по видео на YouTube. Слева – дверь во внутренние покои, где было неспокойно. Взволнованный женский голос тщетно пытался убедить в чем-то визави, изредка отвечавшего хрипловатым тенором. Хлопнувшая за нами входная дверь никак не повлияла на голоса в покоях. Диалог продолжался еще несколько минут, потом стих и в дверном проеме появилась симпатичная женщина с хрупкой, почти девичьей фигуркой. Она взглянула на нас, подошла к кофейному автомату и спросила так просто, будто ждала нас всю жизнь:

— Кофе?

Ну, прямо как в одесской семье: супруги спорят за что-то свое, ежедневное и скучное, когда вдруг у дверей появляются приятели или родственники, которых никто не приглашал и которых не ждали, единственный повод толкнуть входную дверь которых заключался в том, что они шли мимо и подумали… Хозяева спокойно доспорили до конца, нисколько не стесняясь присутствием слушателей, руководствуясь старым одесским принципом: а у вас, шо, не так, или вы думаете, шо вы лучше за нас? – и лишь затем обратились к пришедшим.

Мы сразу же почувствовали себя как дома, и это «Кофе?» вместо, или вернее – перед – «Здравствуйте», тут же показало нам, что мы – родня, члены одной семьи.

— Спасибо, с удовольствием!

— Сахар, сливки… — сказала Оксана – так звали нашу новую знакомую -, указывая на стоящие возле автомата вазочку с бумажными сахарными палочками и пакетиками сливок.

Мы поблагодарили и отказались.

Из двери вышел и обладатель хрипловатого тенора.

— И шо вас сюда заставило? – спросил он после приветствий, приглашая к разговору.

— Вы знаете, — начал Николай издалека, — мы сами с Германии…

— Так это же хорошо! – воскликнул тенор. – И где нас только нет!

— … и давно хотели зайти до вас… много слышали за вас, особенно сейчас, особенно в интернете. У вас тут концерты… так может нашим читателям будет-таки интересно за вас узнать. И мы подумали, а не заглянуть ли на один с ваших концертов, не сделать пару фотографий…

— Вы не подумали. Вы уже сделали, — ответил тенор и протянул Коле руку: — Григорий, но можно просто Гарик – так меня друзья называют — президент Клуба. А концерт сегодня в четыре — вы же понимаете: комендантский час! И если вы хотите шо-то таки увидеть, прийти надо в три – зал, вы же сами видите, — он повел рукой за своей спиной, — не самый большой в Одессе, мест к началу уже не будет, это я вам говорю. У нас сегодня опера. Это ж таки надо понять: было время, люди ходили в оперу, а теперь опера ходит до людей! Так шо не пропустите.

Мы вышли на улицу. Гарик закурил и рассказал немного о деятельности Клуба.

Концерты с началом войны стали здесь регулярны, каждую субботу. Вход свободен. Помимо концертов Клуб предоставляет свои стены одесским художникам, графикам, фотографам…

— Сейчас в подвале выставка Александра Синельникова. Слышали? Знаменитый одесский фотограф…

На собранные пожертвования Всемирные одесситы покупают и передают на защиту родного города бронежилеты, бинокли, приборы ночного видения – все, что сегодня остро необходимо, и что можно достать за деньги.

Мы вернулись в Клуб к трем, и застали первых слушателей. Многие стулья были уже таки-да забронированы – где листком бумаги, где сумкой, а то и просто наброшенной на спинку курткой или кофточкой. Гарик встретил нас как добрых старых знакомых. Он успел переодеться, и теперь открытый ворот серого поло украшала тельняшка.

Концерт начался традиционной передачей теробороне приобретенных вещей. Сегодня это пять бронежилетов.

В следующую субботу Клуб организовал концерт джазовой музыки с участием пианиста Алексея Пастухова и студентов музыкальной академии.

На этом концерте нам побывать уже не удалось: в ту субботу были мы уже дома, в Нойштадте. Но мы успели познакомиться с Алексеем, когда забежали в клуб прощаться. Алексей зашел в Клуб, чтобы оговорить последние детали концерта. Здесь же была и Оксана Церковная – художница – выставка ее работ под необычным, но очень поэтичным названием Дневник маленькой девочки, которая храбриться во время войны должна была открыться днями в помещениях Клуба.

В этот день ждал нас в Клубе еще один приятный сюрприз: в то время, когда мы разговаривали с Алексеем и Оксаной, Гарик принес из издательства свежеотпечатанные плакаты еще одной экспозиции – Международной выставки карикатур Русский военный корабль, иди нах*й!. Он раскрыл пачки и позволил Коле сфотографировать несколько плакатов[2].

Волонтеры

…Вы идете по Ришельевской, в перспективе – баррикада, полностью перекрывшая улицу и скрывающая низ Оперного, слева – разбросавший совершенно по-домашнему ноги, Бабель. Перед его глазами – масса народу – в основном – женщины и дети. Вам даже не надо переходить улицу и интересоваться, что здесь дают, и почему столько народу – опыт последних дней говорит вам: это пункт приема беженцев, и в двух больших белых палатках – раздача вещей первой необходимости. Но опыт отказывает, когда взгляд ваш упирается в стену, преградившую полностью широченный тротуар. Стена высотой более двух метров и сложена из упаковок с водой. Здесь бутылки и канистры самых разных форм, цветов и емкости. Сперва вы думаете, что воду привезли в магазин и разгрузили, по каким-то неизвестным и неочевидным причинам, перед входом. Но вот что странно: на проезжей части стоит грузовик, фургон которого двое мужчин загружают водой с тротуара, и в то же время мимо вас прохожие несут новые бутылки и канистры, подъезжают легковушки и микроавтобусы, из которых тоже выгружают воду… Стена, перегородившая вам дорогу, растет на ваших глазах. Но сцена, совершенно очевидно, поражает только вас – остальные прохожие спокойно обходят стену по проезжей части и продолжают движение к целям.

Высказав несколько предположений, совершенно справедливо раскритикованных мною, как фантастические и нелогичные, Коля обратился за разъяснениями к проходящей мимо девушке. Ответ был прост и лаконичен: «На Николаев».

И тут пришлось нам хлопать себя по высоким лбам: мы же слышали в новостях и от наших друзей, что Николаев вот уже почти месяц без воды — московитам удалось разрушить систему водоснабжения -, но сопоставить эту информацию и перегородившую нам дорогу стену воды, мы не додумались!

Между Николаевом и Одессой менее ста километров гладкой и плоской, как утюг, степи. Пади Николаев, и первые московитские танки будут в Одессе через два-три часа. В то время, как военная администрация Одессы делает все, чтобы этого не случилось, одесситы организовали сбор воды для жителей и защитников Николаева.

Пункты сбора воды можно было встретить в Одессе в те дни на каждом шагу. На одном из них, в Старобазарном сквере, мы поинтересовались, есть ли возможность сопровождать следующий конвой с водой в Николаев. Ольга – так звали милую девушку-волонтера, к которой мы обратились – пообещала спросить у руководителя. Она позвонила вечером того же дня, и уже следующим утром, в шесть часов, встретились мы с Михаилом и его командой.

В Николаев ехали мы двумя микроавтобусами – в первом – Михаил и еще трое ребят, во втором – собранное в Старобазарном сквере и других пунктах. Дорогу коротали разговорами. Степан — водитель и хозяин автобуса — житель деревни под Херсоном, в мирной жизни занимался пчеловодством, держал пасеку. Московиты вошли в его деревню уже в начале войны[3]. Они пришли к Степану утром и первым делом уничтожили пасеку, затем демилитаризировали автобус, отобрав у хозяина ключи и бумаги на него, несколько часов переворачивали дом вверх дном, умаялись и решили остаться здесь на ночевку. Степана с женой, детьми и старушкой матерью вышвырнули на улицу. Семья провела ночь в сарайчике – ночь, заметьте, февральскую, с двузначной температурой ниже нуля. На рассвете Степану удалось пробраться в автобус – московиты не подумали о втором ключе –, перенести в него спящих детей и кое-какие пожитки, последними сели жена и мать, он завел мотор и тронул. В доме было тихо – оккупанты спали после ратного подвига. Ехать пришлось на Запорожье – прямой путь на Одессу, где решили они искать убежища, лежал через все тот же горемычный Николаев, и был закрыт.

Михаил сообщил нам, что волонтерская команда – часть Евангельской церкви и в мирное время они проводили программу 12 Шагов освобождения от алкогольной и наркотической зависимости. «Многие ребята, которым мы помогли, — как бы между делом заметил Михаил, — воюют сейчас за Украину. Кто в теробороне, а кто и в ЗСУ.»

Александр – дьякон Евангелистов – ехал с нами, чтобы в приюте для беженцев провести богослужение и раздать Новые заветы. Он рассказал о том, как два дня назад к его дяде – фермеру под Харьковом – обратились за помощью украинские военные: за деревней, на краю его поля московиты бросили целенький БТР, и теперь нужен был трактор, чтобы оттащить находку в мастерскую для проверки. Военные ехали на двух легковушках – впереди и позади трактора. Последнее, что дядя помнит, был БТР, наполовину скрытый лесопосадкой. Под трактором сдетонировала мина, дядю отбросило на несколько метров, и теперь он в тяжелом состоянии в одном из госпиталей Харькова…

Нас останавливали на блокпостах, солдаты проверяли документы. Проверки — все без исключения – проходили спокойно и вежливо, дежурящие здесь делали свое дело профессионально. Наши с Колей немецкие документы не вызывали никаких вопросов, кроме, впрочем, привычного уже: «Зачем вы сюда приехали?». Но вопрос этот был продиктован чистым житейским любопытством, и наши улыбки и пожатие плечами в ответ вполне удовлетворяли спрашивающих.

Все время пути до Николаева телефон Михаила ни на минуту не умолкал. Я слышала лишь его ответы, и у меня сложилось впечатление, что весь Николаев ждет, нуждается, кричит по воду. Особенно запомнился один разговор. Судя по тону ответов, звонил старый добрый знакомый Михаила. Речь, разумеется, шла о воде. Звонящий, как я догадалась уже после первых слов, был офицером, и находился вместе со своими солдатами на передовой. «Я сейчас же позвоню и следующая машина – твоя!», — сказал Михаил в трубку. Но не тут-то было: офицер не может назвать адрес, куда доставить воду – координаты позиции секретны. Перебрали несколько вариантов и остановились на следующем: офицер пошлет двух солдат на машине в одну из деревень, а те уже оттуда позвонят Михаилу и назовут адрес для доставки воды…

Мы приближались к Николаеву. Мимо проплыл большой билборд: «Русский корабль, ну шо, ты уже дошел?»[4]. Мы въехали на мост через Южный Буг и, свернув за мостом направо, поехали вдоль реки. Здесь нам то и дело встречались николаевцы, груженные водой из реки – в бутылках, ведрах, канистрах.

— Это вода техническая, — Михаил пояснил наши удивленные взгляды, — пить ее нельзя… так – для стирки, мойки… купаться можно…

Еще несколько поворотов, и мы достигли цели: приют для беженцев из оккупированных территорий.

У ворот нас встретила средних лет женщина, посмотрела на Колин Canon с эротическим объективом, и сказала:

— Снимать можно только беженцев. Здесь у нас еще и наши пленные, которых недавно обменяли. Их снимать нельзя. Вы понимаете…

Мы приехали к завтраку. Пока беженцы ели, мы разгрузили привезенные продукты и как раз успели объявить о предстоящем богослужении перед тем, как люди стали покидать столовую.

В зал пришли многие. Службу вел Александр в сопровождении гитары и песен. Говорил он уверенно, напористо, так, что, если бы речь шла не о церковной службе, следовало бы употребить слово агрессивно. Так сегодня проводят всевозможные собрания, на которых модераторы пытаются активно воздействовать на публику, подчинить ее себе, не дать возможности соскочить с информационной наживки. В той же манере были выдержаны и песни: ритмичные, твердые аккорды в сопровождении баритона. Проповедь Александра и тексты песен постоянно повторяли одну и ту же нехитрую мысль: Иисус видит, Иисус знает и если я верю, то мне ничего не грозит.

По окончании проповеди перед беженцами явилась вдруг какая-то дама зрелых лет, выхватила микрофон и понесла околесицу. Впрочем, мы вернемся к даме чуть ниже, когда заговорим о ей подобных.

Одесса, как она есть

Так называлась волонтерская организация, куда привел нас Виталий несколько дней спустя[5].

Волонтеры занимали весь первый этаж и подвал школы на Французском бульваре. В классах и коридорах расположились офис и отделы, отвечающие за различные направления помощи беженцам.

Склад воды для Николаева расположился в подвале. Волонтера (фото вверху), складирующего упаковки с водой, зовут Эндрю, он – гражданин Новой Зеландии. Эндрю оставил дом и работу и приехал в Одессу уже в первые дни войны. Он не говорит громких фраз за победу, свободу и независимость, он просто здесь и просто помогает как может. Тут уместно упомянуть и о тех моряках из самых разных стран, суда которых заблокированы в Одесском порту, и которые сегодня не только помогают волонтерам, но и служат в теробороне и даже в ВСУ. Рассказы о них слышали мы неоднократно из самых разных уст.

На этих двух фотографиях – фармацевтический отдел. Эти две милые девушки проверяют и сортируют поступающие из самых разных источников лекарства, перевязочный материал, жгуты, индивидуальные аптечки…

К этому отделу у нас с Николаем был особый интерес. Дело в том, что во время наших поисков гуманитарной помощи в Германии, нам неоднократно приходилось выслушивать опасения различных лиц о том, что некоторые недобросовестные сограждане, а бывает и организации, пытаются под видом помощи избавиться от медикаментов и материалов, срок годности которых истек. Наши собеседницы были крайне удивлены вопросу: нет, нет и нет! Ни разу еще им не попалась в руки упаковка с просроченной датой. А они проверяют каждую!

Особо приятно было увидеть и осознать, что практически все, что нам попалось на глаза в этой комнате, как, впрочем, и в следующей, где находился склад предметов гигиены, было немецкого производства. Но в то же время я подумала: «Может, если бы наша новая родина присылала в Украину больше оружия, украинцам не понадобилось бы столько медикаментов?» — мысль, по-моему, не лишенная известной логики.

В маленькой проходной комнатке расположились две женщины. Здесь уютно и пахнет чем-то вкусным и очень домашним. Ольга (в голубом свитере) и ее товарка борются здесь против, как говорят в Германии, маленького голода волонтеров, чтобы было им чем перекусить во время работы.

— Пахнет? – реагируют они на вопрос Николая смеясь, — так это Хренотень – острый соус по домашнему рецепту. Попробуйте!

Мы отказываемся, но хозяйки настаивают, аргументируют, как это делают все хозяйки, упирая на количество приготовленного:

— Вы посмотрите, сколько тут наготовили! Кто ж это все съест?!

Все необходимое для их деятельности, обе дамы покупают за свои пенсии: салат, масло, ветчину, постное масло, соль, сахар… Особо радует, что Ольга – уроженка москвы… И так бывает!

Здесь следует нам сделать паузу, отвлечься от фотографий и коротко упомянуть тех, кто на фотографии по разным причинам попасть не мог, и о ком нам рассказали в офисе организации.

В школу ежедневно приходит парикмахер – волонтеры работают здесь в свободное время, в выходные и праздники. Смотреть за прической успевают не все и не всегда, вот и приходит парикмахер и предлагает свои услуги бесплатно всем нуждающимся. Так же ежедневно приходит сюда и физиотерапевт и массажист – волонтеры работают физически, перетаскивают и перегружают десятки и сотни килограммов различных предметов и упаковок, у многих после нескольких часов работы появляются боли в спине и суставах. О горячей пище для волонтеров заботится близлежащий ресторан (беженцев кормят в столовой школы).

Здесь же, в офисе, предстояло услышать нам нечто поразительное…

Нам рассказывали о размахе деятельности и вдруг прозвучало слово Мариуполь…

— Постойте, — тут же прервал Коля рассказывающего, — вы возите гуманитарку в Мариуполь?!

— А как же? И туда тоже.

— А осада, обстрелы, Азовсталь, кацапские блокпосты?.. Как вас пропускают?

Наш собеседник мудро прищурился:

— Проехать можно… Везде люди, и кацапы – тоже… Где деньгами, где продуктами… Водители такое рассказывают… иногда за жевательную резинку пропускают! – закончил он смеясь. И, подумав, добавил: — Главное условие – водители должны иметь мариупольскую прописку.

— Так опасно! – воскликнула я.

— А где сейчас не опасно? Разве до нас вчера не прилетело? Парень в общежитии за что погиб? Ну да, попадают под обстрелы… Так что ж теперь – не помогать, что ли? Или там не наши люди остались? Но пока все слава богу, потерь нет! – Он еще раз прищурился, улыбаясь: — Но не как у кацапов – у нас таки-да нет!

Если читатели захотят помочь волонтерам, поддержать их такую нужную работу, то вот банковские счета организации:

Одесситы. Lessons learned[6].

Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство,

и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено.

М. Булгаков, Мастер и Маргарита

Мы бы солгали, если бы умолчали о встречах с людьми, так или иначе поддерживающими агрессию, ждущими прихода оккупантов, тоскующими по русскому миру. Что да, то – да: и таких людей мы встречали.

Встречи были как случайными, так и не случайными. Но всегда – неожиданными.

Вот благообразная старушка в Киеве убеждает молодого человека, по виду – студента, в том, что поэта нельзя назвать талантливым, если он пишет на мове. По ее твердому убеждению, мова – это искусственно созданное наречие, жаргон, единственное назначение которого – уничтожить единство русского народа, оторвать от народного тела тех, кто проживает в малороссии. Студент возражает вяло, вернее, не возражает вовсе, лишь упоминает, что обсуждаемый поэт, имя которого я не слышала – собеседники довольствовались местоимением он – написал несколько стихотворений на русском. Пикантно, что вся сцена была подслушана мной у знака в память расстрелянных снайперами на Майдане.

В Одессе на Привозе стоит у магазинчика продавщица и держит телефон на уровне уха, но на некотором расстоянии, так, чтобы проходящие внятно слышали передаваемую информацию. А передает телефон московитские новости. Рядом стоит еще одна женщина, не то прохожая, а, может, и подруга. Обе смотрят с вызовом на проходящих, их взгляды и позы как бы говорят: «У нас свобода, вот хотим и слушаем! Правду слушать никто не запретит!».

А эта фраза донеслась из остановленного нами такси. Пассажир, покидая машину, говорил водителю: «Этой страны нет! Просто забудьте, что ее когда-то было! Наши вот-вот прорвут оборону под Николаевым, и все будет как надо.». Согласен ли был шофер, мы не узнали – он, как и положено членам извозчичьей гильдии, охотно и пространно отвечал на любые наши вопросы, но замолкал, как только мы затрагивали тему внутренней политики и настроения одесситов.

Но подобные сцены – крайне редкие исключения. Основная масса противников Украины и скрытых коллаборантов действуют тоньше. Они не говорили нам о своих симпатиях к вражеской культуре или армии, нет, они были проникнуты заботой о нас («Ну зачем вы приехали? Русские же не пойдут на Николаев! Это все понты, для отвода глаз. Они обойдут Николаев с севера, на Вознесенск, а оттуда прямо в приднестровье! И вы останетесь здесь отрезанными!..»); они томно возражали официальной информации о положении на фронте («русские продвигаются очень быстро… N-ск уже взят…»); они предлагали задуматься о случившемся в Буче («Русские ушли и туда сразу же зашел украинский спецназ, понимаешь? И только через три дня туда пустили корреспондентов. Что там было три дня, мы не знаем…»); они делились альтернативной правдой о ракетном обстреле Тираса — высотки на Вузовском («Только идиоты сбивают ракеты над городом! Вот и получили. Оставили бы лететь, пострадало бы что-то военное, а не люди.»); они намекали на то, что картина, наблюдаемая нами на улицах, в кругу друзей или в среде волонтеров не реальность, а маскировка («Тут у всех два флага на столе, и главная забота каждое утро — не перепутать, какой вывесить из окна!»).

А еще они исключительно миролюбивы.

Именно так действовала та дама, которая испаскудила финал церковной службы в Николаеве. Она, как помните, вырвала у Александра микрофон и заговорила о Иисусе, любви и Девяностом псалме. Говорила недолго, но эмоционально, постоянно возвращаясь к главному посылу: «Войну следует прекратить немедленно. Не надо разбираться с тем, кто прав, а кто нет. Ни Зеленский, ни Путин не виноваты. Надо просто остановить войну! Мы же братья!». Когда дама упомянула Девяностый псалом, я живо вспомнила насквозь пробитый ракетой Тирас, брызги крови на лестничных клетках, вырванные двери лифтов, цветы и игрушки для трехмесячной Киры и потрепываемый ветром среди обломков стен, окон и мебели надорванный листок с рукописным текстом того самого псалма. Может, это рука бабушки Киры, которая погибла здесь вместе с внучкой? В любом случае, переписывающая текст, свято верила в его спасительные свойства. Да вот беда: псалом ведь проповедуют и в московии, но это нисколько не мешает тамошним христианам убивать детей и их бабушек. Убивать в предпасхальную субботу! И мне хотелось бы спросить всех этих кликуш: «Как, на каких условиях надеетесь вы заключить мир с культурой, которая идет по трупам трехмесячных детей? Где хотите остановить войну, объявленная цель которой – уничтожить нас, как нацию?».

Но вернемся в Одессу. Город живет одному ему привычной и присущей жизнью. Близость фронта никак не повлияла на ироничный настрой одесситов. О кафе, ресторанах, гуляющей по Трассе здоровья, загорающей на пляжах и даже умудряющейся купаться в море там, где пляжи не заминированы, публике – обо все этом мы рассказали. Вот еще два примера.

Фотографию ниже нам любезно предоставил Виталий О. Это реклама у входа в магазинчик где-то на Новосельского:

«Шикарная селедка (волков)

Малосолочка

Есть девочки и мальчики с голубыми глазами»

«С собаками и крокодилами вход разрешен!!!»

«Не воруй, государство не любит конкурентов»

«Творог, сыр, брынза от эфиопской вислоухой козы»

«Есть в продаже фуа-гра»

«В магазин без маски кролика, медведя, лисы, зайца – не входить! (В окно – можно!)»

«В магазине алкоголя – нет!!!

Для приобретения алкогольных напитков по оптовым ценам обращаться по адресу: Градоначальницкая – 33.

Телефон стола заказов – 102

Позывной – майор Вихрь

Пароль – «Верблюды уходят в полночь»»[7]

А на забитой фанерой витрине еще одно магазина мы прочли следующее:

«Ми працюємо, проте через одного поца, змушені були норм інвестувати в фанеру.

Коли той поц нарешті подохне, у нас будуть святкові знижки -70%»[8]

Вот эта ирония и была тем главным, что нас поразило. Вернее, поразило это полное, без зазоров, совпадение настроя одесситов, их отношения к московитам с теми чувствами, что испытываем мы с первых минут полного вторжения. Объяснимо ли это случайностью, какой-то нам неизвестной психологической или исторической логикой, или тем простым фактом, что мы сами с Одессы, мы не знаем. Мы говорим о презрении. Да-да, на улицах Одессы, в кафе, ресторанах, на площадях и пляжах, в шутках, плакатах, даже реакциях на вой сирен – во всем ощутимо присутствовало презрение. Ненависти мы не почувствовали нигде. В разговорах с жителями Тираса, куда прилетело и где погибли семнадцать человек, при упоминании о зверствах Бучи или о ракетных ударах по жилым кварталам Харькова, слышали мы гневное: орки, поддонки, нелюди. Но это здоровая реакция человека на ситуацию, угрожающую его жизни, и контролировать которую он не в силах: страх, бессилие, отчаяние. Это злость и даже ярость. Но не ненависть.

Ненависть – чувство, по силе сравнимое с любовью. Ненавидят, как и любят, всегда достойного — равного или сильнейшего. Слабого презирают или жалеют. Парные чувства зависть – ненависть и жалость — презрение перерастают друг в друга в зависимости от внешних условий: зависть к равному по силе, возможностям и способностям, но более успешному, превращается в ненависть, как только завистник осознает всю глубину пропасти, отделяющую его от субъекта зависти, а былая жалость к несчастному и сирому перерастает в презрение, как только тот начинает проявлять буйство и становится опасен. Что и случилось ранним утром двадцать четвертого февраля.

Опуская промежуточные посылки, переформулируем следующим образом: ненависть – это беспомощность, осознание собственного бессилия, тогда как презрение — уверенность в собственных силах, чувство собственного превосходства.

Ненависть нужно заслужить, быть ненавидимым надо удостоится, презрение – приходит само. Московиты – несчастные рабы, толпами гонимые на убой – ненависти недостойны. Как, скажите на милость, можно ненавидеть людей, живущих вот уже двадцать три года под несменяемой властью полуграмотного майоришки? И не просто живущих, но боготворящих его? Как можно ненавидеть людей, уверенных, что рабство – единственно возможная ипостась свободы? Станете вы ненавидеть человека, пришедшего вас убить ради унитаза? Ведь пришедший даже не понимает, что унитаз – это конечный элемент целой системы, называемой канализацией, и сам по себе никакой ценности не представляет, установка его в домике с сердечком желанного гигиенического эффекта не произведет. Как, наконец, можно ненавидеть человека, чья собственная жена ждет его смерти, как единственной возможности хоть как-то улучшить рабское свое существование, вырваться из вечной нищеты? Нет, согласимся, подобных людей презирают.

В презрении нет ничего шапкозакидательского: одесситам, как и всем украинцам, прекрасно известна опасность, нависшая над родиной, одесситы, как и все украинцы, испытывают страх перед вооруженными до зубов рабами. Но ведь и опасность, исходящая от крыс или некоторых насекомых человеку тоже известна, и здесь тоже присутствует чувство страха. И все-таки, никто из нас не станет описывать свои чувства к крысам или тараканам как ненависть. Грань между ненавистью и презрением лежит не в опасности, таимой явлением, а в соотношении сил. Как люди знают, что у них достаточно сил и знаний, чтобы оградить себя от крыс, так и украинцы знают, что них достаточно сил для того, чтобы оградить себя от русского мира.

***

Ну, что же, пора заканчивать и коротко сказать об уроках, усвоенных нами в Одессе.

В Одессе мы получили то самое «седьмое и самое надежное доказательство» существования украинской нации.

О ней – молодой, новой, возрожденной или наделенной иными эпитетами — говорят и пишут сегодня все. Мы ее видели. Ощутили. Мы к ней прикоснулись.

Среди тысяч украинцев, которых мы встретили лично или о которых слышали из первых уст, не было ни одного, кто так или иначе не помогал бы фронту. Кто-то собирает гуманитарную помощь, кто-то сортирует ее, кто-то развозит по городам Украины, вплоть до оккупированных Херсона и Мелитополя, или бьющегося в кольце блокады Мариуполя; кто-то записался в территориальную оборону, несмотря на возраст и болезни, и пока родина его не требует, несет дежурство, по ночам охраняя свой квартал, помогая отлавливать наводчиков и корректировщиков; кто-то дает концерты, устраивает выставки, перформансы, праздники для детей беженцев… В первые дни войны медицинское руководство Одессы вынуждено было ввести списочную очередь (sic!) для желающих сдать кровь. Все это – очевидные доказательства национального единства, национальных интересов. В Одессе живут представители более ста сорока национальностей, но лишь одной – украинской – нации.

Всмотритесь еще раз в плакаты, в лица на фотографиях – волонтеров, беженцев, артистов, художников, детей –, вчитайтесь в строки Анастасии Дмитрук — это лицо нации, ее дела, ее дух, ее голос.

Именно это прикосновение к нации дало нам уверенность в полной победе над врагом, уверенность большую, чем любые сводки с фронта. Подумайте: ведь если Одесса, как утверждают московиты, самый русский город Украины, то каков уровень патриотизма и какова масса презрения к московии и ее рабам должны быть в иных, менее русских городах и селах нашей Украины?

А это значит, что

Украину не сломать!

Украинскую нацию не победить никакому агрессору!

Слава Україні!

Слава Нації!

Смерь ворогам!

Ирина Бирна (текст) и Николай Конопинский (фото) для Мостов, август — сентябрь, 2022

---

[1]Тем, кто еще не слышал, настоятельно рекомендуем в исполнении автора: https://www.youtube.com/watch?v=99O1Ljet0kw

[2] Для тех читателей, кто заинтересуется работой Клуба, захочет посетить – виртуально – концерты или выставки, проводимые Клубом или поддержать финансово волонтерскую активность, приводим адрес: http://www.odessitclub.org/index.php/uk/

[3] Кто отдал приказ перед самым вторжением разминировать мосты, ведущие из Крыма в материковую Украину, и превратить этим захват московитами Херсона и Мелитополя в легкую прогулку, выяснять, уверена, следует сегодня, и не ждать победы, как это предлагают некоторые. Отдавшие преступный приказ, обеспечившие его исполнение, равно как допустившие все это, сидят по-прежнему в уютных креслах МО, СБУ и ОП и принимают какие-нибудь решения.

[4] Вопрос обращен к крейсеру москва, за две недели до того отправившемуся туда, куда послал его украинский пограничник.

[5] Ныне это благотворительный фонд Ранок Відродження (New Dawn).

[6] Выученные уроки (англ.). Расхожая фраза, подчеркивающая опытный путь обретенных знаний, причем таких, что будут в последствии активно использованы и применены на практике. Можно, вероятно, передать точнее словами Извлеченные или Усвоенные уроки.

[7] Для тех, кто не с Одессы: по указанному адресу расположен райотдел полиции. Объявление, напомним, было вывешено во времена тотального запрета алкоголя во всей Украине.

[8] «Мы работаем, но через одного поца, вынуждены были норм (с новояза — интенсивно, много, иб) инвестировать в фанеру. Когда тот поц в конце концов сдохнет, у нас будут праздничные скидки -70%» (укр.)