ЯРМАРКА ВО ВРЕМЕНА КОРОНЫ

То, что ярмарка в этом году будет особенной, я начала ощущать где-то в районе Дармштадта. До сих пор – а я не первый уже год езжу к открытию Книжной ярмарки во Франкфурт – свободный поток машин по А67 начинал замедляться и густеть уже у съезда в Пфунгштадт. Подобно струе сливаемого в бак меда, когда из емкости вытекают последние, все более плотные остатки – еще немного и поток разорвется сперва на длинные полосы, а потом и на отдельные капли – от Дармштадского перекрестка движение потечет уже кусочно-непрерывно, и остановки будут чередоваться с вялыми, на второй скорости, бросками вперед. И так — до самого паркхауза Ребшток, где запыхавшиеся распорядители в желтых жилетках, будут разгонять машины по трем въездам… Сегодня все было иначе, и я промчала весь путь до указателя Messe на крейсерской скорости. Подъезд к паркхаузу пуст, сиротливый распорядитель вялым жестом дает направление. Третий этаж парковки пуст и странен, здесь всего несколько машин, и скучающей очередной желтой жилеткой мне указано место рядом со Шкодой, у которой стоят трое парадно одетых мужчин. Я вышла из машины и услышала польскую речь.

В автобусе нас пятеро: к нам с поляками добавилась еще одна сиротливая душа. Обычно в это время – четверть часа до открытия ярмарки — в автобус с ходу было не попасть, и приходилось ждать следующего, а то и того, что за ним.

Это чувство какой-то неидентифицированной, о томно ощущаемой утраты я носила с собой весь день, и ни радость встречи с коллегами, ни беседы с посетителями, ни обмен мнениями на соседних стендах чувства этого не сняли.

Вторично на ярмарку я приехала в субботу. Если среда – традиционно — день, отведенный устроителями для специалистов, то с четверга ярмарка принадлежит широкой публике, и в субботу здесь особенно многолюдно. И в этот раз все было как всегда: ряженные в сказочные костюмы молодежь и дети, очереди у многих стендов, раздача автографов… Но все это в масштабе приблизительно 1:100: там, где раньше толпились тысячи, сегодня сиротливо топтались десятки, да и те производили какое-то новое, потерянное впечатление на фоне широких – вдвое! – проходов между вдвое же широкими стендами.

Я ходила по ярмарке, похудевшей на две трети – из обычных двенадцати или тринадцати павильонов, в этом году заняты лишь четыре, — и в полупустых залах, где сиротливые стенды, украшенные лишь присутствием взгрустнувшего владельца, чередовались с пустыми (это не ошибка устроителей, пустые стенды несли названия издательств, но забронировавшие их почему-то не приехали), и пыталась определиться с моими чувствами, схватить за хвост это смутное и постоянно ускользающее чувство утраты. Что утратила я? Что утратила ярмарка? Утратили ли мы обе или, наоборот, приобрели, но я еще не могу понять и принять это новое?

С одной стороны, мне хватило половины дня для ознакомления со всем предложением, и это при том, что на некоторых стендах я имела возможность полностью удовлетворить мое любопытство и насладиться беседой с их владельцами — спрашивать и переспрашивать, рассказывать о нашем издательстве и моей работе. Никто не давил в спину, жарко не извинялся прямо в ухо, и собеседники мои не спешили всучить в руку обязательные сувенир и проспект, сопровождая акт передачи недвусмысленным и заученно вежливым жестом прощания, мол, пора, не видите разве: за вами уже очередь!

Вот, для примера, два снимка, близко передающие мои впечатления[1]. Сделаны они, заметьте, в субботу:

Павильон Франции. Судя по количеству столов и стульев, французские коллеги рассчитывали на то, что все 25 тыс. допущенных ежедневно посетителей устремятся к французской литературе.

Проход между 4-м и 5-м павильонами. В прошлые годы здесь было не протолпиться.

С другой стороны, ярмарка без привычной толчеи, суеты и ажиотажа в какой-то момент времени стала напоминать мне одесский Дом книги на Дерибасовской в те времена, когда народ зачитывался Малой землей.

PS752 – ОТКРЫТАЯ РАНА В НЕБЕ

Это был первый стенд, на котором я смогла убедиться в преимуществах нового ярмарочного формата.

Стенд расположился в нашем, Третьем, павильоне, и совсем недалеко от нас. Я шла по проходу, где расположились издательства, продукция которых меня интересует крайне мало: литература религиозная, сектантская, охмуряющая и подавляющая мысли и чувства. И вдруг я увидела красную черту на стене, даты на черте и людей в черном. На черных свитерах — красное сердце, разорванное силуэтом пассажирского лайнера. Эмблема украшала и маски на лицах обслуживающих. Я остановилась еще до того, как в голове моей возникли первые ассоциации.

Читатели конечно же помнят страшную трагедию, случившуюся на рассвете 8 января этого года: украинский пассажирский лайнер со ста шестидесятью семью пассажирами и девятью членами экипажа был сбит на вылете из аэропорта Тегерана. Защитники исламской революции били по гражданскому судну наверняка – двумя ракетами. Подавляющее большинство жертв были иранцами, имевшими канадское гражданство либо постоянно проживавшими в этой стране. Родственники и члены семей жертв создали в Канаде Ассоциацию семей жертв борта PS752.

Ко мне подошла девушка, одна из четырех человек, обслуживающих стенд, и спросила по-английски, знаю ли я что-нибудь о случившемся. Я ответила, что, конечно же, знаю, что слежу внимательно как за самим событием, так и за его последствиями, хотя, вынуждена признать, трагедию постепенно и настойчиво уводят из активной социальной памяти, ее вольно и невольно замалчивают, помогая тем уйти от наказания международным террористам… Моя собеседница, как мне показалось, была несколько удивлена моими словами и спросила, чем вызван подобный интерес. Я ответила: «Я – украинка…». Услышав слово Украина, ко мне тут же подошел средних лет мужчина, черные волосы которого перечеркивал серебряный штрих, и между нами завязался крайне интересный и содержательный разговор. Вернее, говорил мужчина в черном, я слушала, радуясь возможности время от времени вставить комментарий.

Мой собеседник представился – имя я не расслышала, как это часто бывает, когда мы слышим имена иностранные и слуху непривычные, но и переспросить не успела, потому что он уже говорил и говорил так, что перебить его показалось мне чем-то большим, чем просто невежливостью. Начал с восторженных комплиментов Украине, по его словам, прилагающей колоссальные усилия для того, чтобы расследование преступления было доведено до конца, постоянно напоминающей миру о нем и не позволяющей замолчать или заболтать случившееся. Потом он заговорил о целях Ассоциации, о трудностях, с какими сталкиваются семьи жертв в Канаде, и о том, как мало делает правительство страны для того, чтобы заставить террористический режим мулл провести независимое международное расследование и наказать виновных.

Представители семей погибших борта PS752. Второй слева Хамед Есмаилион.

— Все, чего мы добиваемся, — сказал он, — это более активной позиции правительства Канады в раскрытии преступления. Здесь должны быть активированы все механизмы воздействия на террористов – от международных авиационных организаций до Международного суда. Канаде надо брать пример с Украины, — повторил он, — Украина постоянно напоминает о преступлении, не дает забыть его и вернуться к business as usual в отношениях с Ираном.

На прощание он дал мне свою карточку, где я, наконец, прочла имя: Хамед Есмаилион. Я пообещала упомянуть о нашем разговоре в моем отчете о выставке. Что и делаю. И еще предлагаю ссылку на интернет-страничку Ассоциации – для тех, кто интересуется, для тех, кто захочет поддержать: https://www.ps752justice.com/ask-canadian-officials/.

На прощание я сделала несколько фотографий, и девушка, та, что первой заговорила со мной, сказала:

— Он потерял в том самолете жену и дочь…

Дома я открыла страничку Ассоциации и нашла там фото навечно одиннадцатилетней Рееры Есмаилион… Она владела английским, французским и родным персидским, в три года начала играть на фортепиано… Во имя чего погиб этот ребенок? Во имя каких целей и устремлений бородатых дядей, ее бывших соотечественников?

Эти вопросы следует повторить сто семьдесят шесть раз… А потом еще тысячи и тысячи раз: жертвы государственного террора – студенты площади Тяньаньмэнь, уйгуры – узники концлагерей, моряки Курска, жители домов Москвы, Буйнакска и Волгодонска, пассажиры лайнера МН17… — никто не должен быть забыт!

READ RUSSIA

Ну, что ж, почитаем…

Стенд Московии в этот раз был значительно обновлен, хотя не настолько, чтобы шокировать посетителя и полностью лишить его встречи с таким знакомым вот уже с десяток лет набором литературы и выбором тем.

Предлагаемый ниже коллаж позволяет оценить главные скрепы стенда.

Read Russia: все тот же Сталин, все та же война, все те же фантазмы о чем-то, чего в Московии никогда не было и быть не может. Но что так хотелось бы иметь.

Во-первых, литература литературой, культурой тоже сыт не будешь, а ярмарка, да еще и за границей, — прекрасный повод заработать копейку. Я имею ввиду – евро. На левой верхней фотографии вы видите, как обслуга стенда пыталась продать рекламные торбочки, которые на всех стендах всех стран и всех издательств раздают бесплатно (в чем, собственно, и цель продукта, и заложенная в нем идея), и продать за совершенно несуразную цену. Факт, по-моему, красноречиво свидетельствует о том, в каком состоянии находится изящная словесность Московии и какие надежды на литературу возлагали устроители стенда.

Во-вторых, о фантазмах. Фото в середине верхнего ряда и нижнее левое представляют две многотомные серии: Общественная мысль России и История права и правосудия в России. Писать книги о том, чего нет и быть не может – давно уже твердая и устоявшаяся московитская традиция. И все-таки всякий раз поражает характер и повадки авторов: написать тома об общественной мысли и правосудии в стране, где нет ни общества, ни мысли, ни права, ни правосудия, причем нет исторически – нужна не только фантазия, нужна какая-то невиданная, залихватская наглость, уверенность в безнаказанности лжи.

В-третьих, война и Сталин – обе угловые фото справа. Это тоже целые серии: В штабах победы 1941-1945 и Сталин. В отличии от серий, помянутых выше, это все было. Мало того – есть и будет. Поэтому мне очень хотелось бы задать несколько вопросов авторам, случись такая оказия. Вот, например, авторам Штабов. Почему так скромно и заужено – штабы с 1941-го года? Разве не было штабов в 1939, когда Советы затеяли Вторую мировую, делили с Хитлером Польшу, захватили страны Балтии и напали на нейтральную Финляндию? Или тогда не было побед? Или вот еще: чем занимались штабы победы в 1941, когда почти пять миллионов победителей, собиравшихся воевать на чужой территории, сдались в плен побежденным? Чем вообще занимаются штабы армии, вся военная доктрина которой сводится к одной гениальной фразе самого гениального полководца: «Бабы еще нарожают»? К авторам очередного панегирика отцу народов и лучшему другу вагоновожатых вопросов еще больше, но пожалеем читателя, тем более что вопросы-то не к нему. К авторам. А этих как спросишь?

В-четвертых, в этот раз отсутствовало майоришко и его нетленка. Тут у меня объяснения нет, уж простите. Отсутствовало оно, правда, не совсем – в среднем ряду вы видите книгу о нем. Интересно здесь не то, что книга немецкого автора, одного из самых понимающих Путина в мире, а место, куда ее поместили устроители. Я, если бы делала стенд, не смогла бы найти более достойное и красноречивое место. Замечательный ряд! Начинается Уроками октября и прямой линией, через Конфессиональную политику 1920-х и Великий перелом 1929 ведет к портрету нынешнего сатрапа. Какой из этапов этого великого пути кровавее, пусть решают читатели, мне достаточно наглядного доказательства преемственности режимов, о чем не устаю писать вот уже более семи лет.

В-пятых, это, конечно, не всё. Был еще Достоевский. Нынешний год – год великого писателя, и Московия, конечно же, своего гения не забыла. На стенде ему была отведена целая отдельная стенка шириной в целый метр. Здесь, под большим портретом, на двух или, может, даже трех полках, живописно были расставлены пять книжек: Преступление и наказание, как гоголевский пирожок, всегда готовое к услугам, и еще какие-то дежурные, подходящие под любой юбилей, переиздания. Ни одного нового исследования, ни одной новой биографии, ни одного живого слова о гениальном писателе к двухсотлетнему юбилею со дня рожденя. Ну, та це таке: он же не воевал и Европу от коричневой чумы не спасал. Писал там какие-буквы, так и будет с него.

Созерцание стенда дало мне повод задуматься над тем, как все-таки точно и однозначно отражает он идею Московии, ее скрепы. Убери отсюда всю ложь — о Сталине, войне, правосудии, обществе и мыслях, — и стенд превратится в тоскливые белые стены, на которых будут стоять все те же Достоевский, Гоголь, Толстой, Пушкин… Ничего нового, ничего детского, ничего юношеского, ни одна мысль, волнующая остальной мир, не проникает на эту территорию, а те что чудом проникли, выдавливаются назад царящим здесь избыточным давлением ненависти и зависти к остальному миру.

Что ждет московитский стенд уже в ближайшем будущем, увидела я на стендах китайских. Было их два, и поражали они стоическим отсутствием всего лишнего, суетного, ненужного человеку и отвлекающего его от больших целей и еще больших свершений. Строго. Серьезно. Однозначно. К сожалению, во Франкфурте не было представлено ни одного северно-корейского издательства, что лишило стенд китайский какой-либо конкуренции и сравнения.

Китай: Одна империя, один народ, один фюрер, одна идея, одна книга.

ЛЕВ

Стенд Литературного Европейца – спасибо вирусу – вдвое шире обычного, — традиционно знакомил посетителей с последними номерами журналов, изданиями последних двух лет и историей издательства.

Мы, безусловно, принадлежали к тем, кто выиграл от нового формата ярмарки: размеры стенда позволяли показать товар лицом, у нас было больше времени, чтобы не просто указать на некоторые издания, но и подробно рассказать о некоторых, например, об уникальных сериях – 100 лет русской зарубежной поэзии (в 4 тт.) и 100 лет русской зарубежной прозы (в 5 тт.), а посетители не упускали возможности удовлетворять свое любопытство и подробно рассказать о том, как учили русский язык в школе, как забыли его почти совершенно («Помню толко «я тебья лублу…»») и как жалеют об этом. Впрочем, останавливались и надолго задерживались и иные: гимназисты, студенты-слависты, переводчики, переселенцы…

Последние минуты перед открытием: Алишер Киямов и Владимир Батшев (справа) готовятся приветствовать посетителей и гостей ЛЕва.

Алишер Киямов с одним из гостей стенда (фото Владимира Батшева).

Николай Конопинский представляет мой Пляж (фото Владимира Батшева).

* * *

Так прошли два ярморочных дня.

Были и иные интересные встречи: в Канадском, например, павильоне – Канада – почетный гость ярмарки – мне посчастливилось попасть на представление индейских национальных танцев, в испанском две милые девушки долго убеждали меня приехать в Испанию, чтобы изучить язык, а в польском мы спорили о том, украинка ли Нобелевская лауреатка Ольга Токарчук. Было и открытие: оказывается, практически все ряженные представляют героев компьютерных игр, а вовсе не литературных персонажей! Неужели это новый путь, еще не замеченный исследователями, и нас ждет некий конгломерат между печатным словом и компьютерной игрой?

Все эти открытия и знакомства стали возможны благодаря новому формату ярмарки, что снял постоянно давящее чувство не успеть, опоздать, пропустить что-то важное и решающее, что-то, что потом будет признанно главным и о чем будут писать и говорить в новостных каналах. Но, странное дело, этого давления мне почему-то не хватало. Я не могу объяснить мое состояние, но широта и свобода новой ярмарки, доступность информации и неограниченность контактов как-то притупили тот охотничий инстинкт, к которому привыкла, под действием которого, как под наркотиком, проносилась я ранее по рядам между стендами. Мне не хватало толчеи, радости победы в борьбе за информацию, за открытие… бог его знает, чего еще…

Отсюда и раздвоение чувств.

Но это, как говорят немцы, Jammern auf hohem Niveau[2].

Ирина Бирна для ЛЕва,                                                                                      13.11.2021

---

[1] Все снимки, кроме отдельно указанных, мои, иб.

[2] Скулеж на высоком уровне (нем.), что соответствует нашему: С жиру бесится.