Московия перед смертью вспотела «путинизмом».
Конвульсии умирающего – это объяснит вам всякий врач — могут быть различной продолжительности и принимать самые неожиданные, порой причудливые формы. Иногда так даже зрелые для кафешантана (если отвлечься от личности исполнителя). Картина совершенно иного качества предстает каждому, наблюдающему конвульсии отходящего в лучший мир государства. Картина эта настолько растянута во времени, что никто из современников и никогда еще не поставил точного диагноза, не ощутил распада тела и не вдохнул гнилости отходящего духа; это потомки, вооружившись историческим знанием и соответствующим новой эпохе инструментарием, отваживаются на post mortem диагностику. И тогда – спустя столетия – всем вдруг становится ясно: вот в это-то вот мгновение, с этого самого слова или поступка и начались гниение и распад гигантского и, казалось, могучего, как Собакевич, организма; каждый дошедший до потомков документ, каждый черепок или даже вставная челюсть вдруг обретают сакральное, зловещее значение, все теперь видится знамением, тянется к библейской трагике.
Именно эту стадию переживает Московия сегодня, но нам, свидетелям развала, видеть его не дано. Мы знаем, например, что были декабристы, но было ли учиненное ими «пробуждение Герцена» началом разложения, или «запустил» его, как утверждают сегодня некоторые историки, породивший декабристов Александр I, установить дано лишь потомкам. Лет эдак через двести, у человечества в руках появится крепко сбитая теория распада Московии с точным указанием даты начала процесса и пантеоном героев. Мы же с вами можем только утверждать, что государствообразующая идея, рожденная где-то в дебрях XIII века, к началу века ХХ благополучно клинически издохла. Начались конвульсии огромного имперского тела. И ни большевистское кровопускание, ни затеянная Кремлем Вторая мировая, ни покорение космоса немецкими мозгами, руками и технологиями, ни покорение целины собственными костями – ничего, ровным счетом, не помогло: конвульсии продолжались до тех пор, пока сохранившие в себе живое начало части тела не отпали. Сегодня агонизирует остаток, и сколько ни чубайствуй над ним, ни солженицействуй и ни высурковывайся, конец неизбежен. Судороги принимают, как и было сказано, все более и более вычурные формы, и вот, после Молдовы и Чечни, на челе мечущегося выступило испарение «путинизма», а лихорадка обрела формы поиска «правильной (честной, справедливой и т. д.) федерации».
I «Путинизм»
Если сегодня еще и существует нечто, связующее «нацию» воедино, в одно имперское целое, то это, вне всякого сомнения, «путинизм». Как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось видно не только из результатов свежих опросов[1], но в первую очередь из живейшей дискуссии, развернувшейся последние месяцы в интернете: «оппозиционеры»[2], «демократы», «либералы», «левые» и «правые», имперцы – все, у кого выбиралась свободная минутка, стремились «клацнуть» селфи в обнимку с феноменом. Каких только определений, каких формулировок, какой стальной логики и витиеватой эрудиции не пришлось всем нам вычитывать! И от каких лиц! Нет, прав Владислав Юрьевич, ох, как прав: «Путинизм/…/ он наш. И без него никак».
Ознакомившись со многими и очень многими текстами по теме «путинизма», смею предположить, что поливариантность суждений, мнений и оценок, равно как и вехементность отторжения лежит вовсе не в сложности феномена, но в головах пишущих, в когнитивном диссонансе — эмоциональном отождествлении феномена и личности имядателя. Пишущего следует понять: скорее банан брызнет в глаза соком, чем «имядатель» поразит идеей — трудно вообще вообразить себе человека, которого можно было бы оскорбить подозрением в креативной интеллектуальной активности более, чем святого патрона «путинизма». Но слово невольно порождает логическую цепочку: «путинизм» = Путин; «путинизм» — набор идей режима; идеи режима – идеи государствообразующие; государствообразующая идея – «русская национальная» идея; Путин = «русская национальная» идея. Здесь аналитик замирает в шоке: глуповатый и малообразованный майоришко КГБ и есть «русская национальная» идея?! Вывод, согласимся, не просто шокирующий, но и принципиально неверный: каждый мало-мальски внимательный наблюдатель, даже если он и «оппозиционер», не может не понимать, что Путин – вещь случайная, на политику Московии не оказывающая ровным счетом никакого влияния. Не Путин определяет политику Московии, но Московия, как естественная социально-политическая система, та самая «национальная русская идея», которую почти двести лет как безуспешно пытаются сформулировать московские «философы», — она избирает людей, способных и готовых проводить ее политику. Это империя, издыхая, проиграв позорно Первую чеченскую, нашла среди патриотов самых на тот момент беспринципных и отпетых. Таким образом очевидно: «путинизм» в подаче Суркова – не что иное, как сформулированная иными словами известная максима Володина — «Есть Путин – есть Россия». Без учета этого очевидного факта, невозможен анализ феномена.
На свойстве людской психики эмоционально реагировать на окружающий мир, выезжает Сурков в данной им формулировке: «путинизм» — это «действующая идеология повседневности», «хорошо работающий метод властвования». Здесь нет ни слова, ни полслова об авторстве «феномена», следовательно, нет и никаких оснований навязывать имядателю авторство «идеологии повседневности». Но нет здесь и опровержения, указания на системный или коллективный характер «метода». Следствием выступает, повторяю, невольное и подсознательное, целиком эмоциональное, но кажущееся логическим, равенство: Путин = «путинизм».
Страхи, неудобства, сомнения, критика, отторжение – все естественные реакции исследователя, — связаны с символикой титула (Освальд Шпенглер) и отношением титула к интеллектуальному уровню и личности имядателя.
Злую шутку играет с пишущим и неопределенность в трактовке феноменов с окончанием (титулом) «-изм»[3] — отсюда, например, и споры о коннотации «-измов», произведенных от имен собственных, т. е. имеющих имядателя. Здесь, кроме упомянутой выше эмоциональной оценки личности имядателя, привязывается еще и позиция пишущего к практическим результатам «-изма» — результат жизненного опыта, воспитания, уровня интеллекта, эмоционального настроя и пр.
Давайте договоримся: нет у Природы «-измов» «плохих», как нет и «хороших», все они – как феномены – следствие эволюционного развития социально-политических систем, а названия их – суть термины, присвоенные исследователями или последователями для удобства изучения и классификации, и всех их, независимо от генезиса, можно разделить на две группы: теоретические и практические. Первые – набор идей, положений, гипотез – всего того, что составляет известную теорию или часть теории, и накрепко привязано к имени креатора: «марксизм», «платонизм» или «фройдизм»; вторые – набор методов, решений, способов и пр. для достижения известной практической цели: «ленинизм», «сталинизм», «троцкизм»… Психологически «нейтральное» или даже «позитивное» звучание первых и «негативное» — вторых, легко объяснимо отношением субъекта к результатам действия феномена[4]. Если первые – теория, более или менее абстрактная, книжная, практические результаты которой – всегда действия политиков, теорию интерпретирующих, то вторые – и есть те самые действия конкретных политиков, результаты которых чувствуют на своей шкуре миллионы. Непонимание различия позволяет апологетам и эпигонам различных, чаще всего – политических, течений, увековечивать имя лидера и даже придать личности носителя некий ореол «теоретика». Так коммунистам удалось сделать из напористого симбирского палача, понаторевшего в жонглировании цитатами Маркса, «теоретика мирового уровня» и даже «философа» простым объединением его практики с теорией Маркса: «Тяни-Толкай» «марксизма-ленинизма» существует лишь в головах «марксистско-ленинских философов» Московии и некоторых стран, еще не порвавших с тоталитаризмом. Думаю, без дальнейших выкладок можно утверждать, что «-измы» практические могут быть отождествлены с личностью имядателя лишь в известной степени, в той, в какой личность эта была свободна в выборе ограниченных, системой определенных, средств, способов, инструментов для ее поддержания.
Таким образом, получаем:
Путин ≠ «путинизм».
«Путинизм» вброшен в медиальное пространство с единственной целью[5]: набор террористических практик, призванных продлить конвульсии клинически дохлой Московии, освятить ореолом некой «теории» («идеологии повседневности») и, следуя логике символики титула, напялить на плешь убогого кремлевского карлы венец «теоретика». Вспыхнувшая на страницах «оппозиционных» масс-медиа живая дискуссия подтвердила успешное достижение цели: «путинизму» удалось проникнуть в мозги и занять свое место в ряду прочих «-измов».
Для того, чтобы окончательно снять знак равенства между Путиным и «путинизмом», интересно, на мой взгляд, рассмотреть феномен параллельно с «бонапартизмом», тем более что в одном из текстов подобное сравнение я уже встречала.
Чисто эмоционально слово «бонапартизм» вызывает у нас картинки из школьного учебника истории, цитаты стихотворений Пушкина и прочих, ностальгических, но мало заслуживающих доверия источников: круглую ряшку императора Наполеона I Бонапарта, толстенькие ляжки в белых лосинах, непомерную жажду власти их обладателя, стремительный взлет командира батареи в императоры Франции и покорители Европы и пр. расхожее и приевшееся. Люди знающие, эрудированные, тонко улыбаются и поправляют: Наполеон I никакого отношения к «бонапартизму», признаки которого сформулировал Маркс ровно тридцать один год после смерти Grand Empereur, не имеет. Маркс, в политике его племянника, Луи Наполеона III Бонапарта, рассмотрел черты некой, неопределенной документально, сделки[6]. По мнению философа, буржуазия[7] добровольно отказалась от законных претензий на участие в политической власти в обмен на гарантии свободы экономической деятельности и защиту от растущей угрозы пролетариата, претендующего на свой кусок социального пирога[8]. Совершенно очевидно, что феномен никоим образом не связан с личностью не только дяди, но и племянника, и описывает – по Марксу – реакцию власти на изменяющийся баланс сил внутри государства. Какое отношение бедняга Бонапарт имел к идеям[9], движущим политикой, на какую креативную, генеративную часть в этих идеях мог претендовать – установить не удастся никогда – идеи, подвигающие режим действовать так или иначе в зависимости от изменения ситуации, как правило, результат коллективного мышления огромного числа людей, реакция целой системы.
Нечто подобное наблюдаем мы и в Московии конца ХХ века. Только здесь баланс сил нарушился не становлением и ростом нового класса или политической силы, но осознанием национальных прав порабощенными Москвой народами: Чечня победила Московию в Первой Чеченской и фактически отделилась; семимильными шагами в сторону независимости двигался Татарстан; примеру Чечни следовала Ингушетия…[10] Московитское мещанство (здесь о «буржуазии» и «среднем классе» в критериях Маркса говорить как-то стыдно и неуместно), т. е. сборище имперских коллаборационистов, вышедших из разных народов и национальностей, чувствуя нутром приближающийся конец империи, прибегло к последнему средству: согласилось на усиление диктаторских полномочий Кремля. Все, голосовавшие весной 2000 г. за Путина, знали о «рязанском сахаре», знали по чьему приказу и кто взрывал спящих москвичей, буйнакцев и волгодонцев, знали также, во имя чего нужны были эти жертвы, следовательно, сознательно и добровольно сдавали свои гражданские права и свободы в обмен на стабильность империи, нерушимость ее границ; те же люди в 2004 знали, кто виноват в гибели моряков «Курска» и применении в центре Москвы боевых отравляющих веществ, т. е. знали, что иных средств сохранить империю у Кремля не осталось. И оба раза подавляющим большинством выбрали диктатуру. Они осознанно и добровольно шли на сделку; они знали, какие выгоды она им сулит. Это ли не компромисс: отказ от собственных прав и свобод в обмен на стабильную атмосферу тюрьмы?
Но московский компромисс, при всем внешнем сходстве с «бонапартизмом», отличается от него многими параметрами, в первую голову – базисом. Если во Франции середины XIX века компромисс опирался на частную собственность, защищал свободу предпринимательства и широкого пользовался плебисцитом, то базой московскому компромиссу конца ХХ века служил лишь подбрюшный и вековечный, типично московитский страх увидеть вдруг независимыми и свободными своих собратьев-рабов. Одного этого различия достаточно для того, чтобы феномен получил имя собственное. Так чем плох «путинизм»?
Итак, «путинизм» следует описать, пользуясь любезной поддержкой Суркова, как
хорошо работающий метод властвования в период распада колониальной империи; метод, характеризующийся беспринципной ложью, оголтелой пропагандой, терроризмом – внешним, но в первую очередь – внутренним, коррумпированностью и криминализацией всего государства, милитаризацией всей социальной сферы
Этот «метод властвования», разработанный не Путиным и насыщенный не его идеями, тем не менее, имеет полное право носить его имя.
Таким образом, очевидно, что «путинизм» не есть «идея», тем более «идея национальная, русская», «идея государствообразующая», но очередное практическое воплощение ее, практика удержания тюрьмы народов в новых условиях – Технологической революции 4.0 и Глобализации. То, что у постели умирающей Московии оказался человек по имени Путин – чистая случайность; реакция его администрации на внутренние и внешние вызовы — закономерность. Всенародная популярность имядателя, особенно после открытой агрессии против Украины, не оставляет никаких сомнений в том, что практики режима ложатся в души социума Московии без зазора.
Здесь можно было бы поставить точку на «путинизме», но сперва одно замечание: если поверить «оппозиционным» экспертам, что «путинизм», как идея, суть не что, кроме коррупции и клептомании, то придется задуматься и о причинах его практически стопроцентной поддержки социума, и вот уже более двадцати лет. Из вопроса следует неприятное патриоту: а не вырос ли феномен из самых корней народных? И, если так, то не сидит ли в каждом московите (москале) маленький такой «путин»? Но к этой мысли мы вернемся несколькими строчками ниже.
II Главный вопрос империи
До сих пор в наших рассуждениях мы принимали исходным посылом эмоциональную реакцию «оппозиционера»-аналитика на символику титула. Сейчас нам предстоит болезненное, но целебное хирургическое вмешательство в менталитет исследователя. Нам предстоит рассмотреть, насколько действительно эмоциональны его реакции, и насколько подготовлены всем комплексом воспитания и образования, воздействием окружающей социально-экономической среды, исторической инерцией бытия, т. е. попытаться выделить рациональную их составляющую.
«Оппозиция» оказалась способной к учению: из ленинского «права наций на самоопределение», приведшего к развалу империи и очередной империалистической войне по собиранию освободившихся колоний, и ельцинского «берите столько суверенитета, сколько сможете унести», результатом которого стал «Парад суверенитетов» и поражение Московии в Первой Чеченской войне, она сделала правильные выводы и перенимается теперь сочинением «новой», «правильной», «честной», «братской» и еще черт-те какой модели «федерации» на основе «экономической», сулящей «процветание» всем субъектам. Обоснованием подобной умозрительной гимнастики подают нам стремление избежать кровопролития, якобы неизбежно долженствующего последовать в случае развала империи по национальным границам, дутые, насквозь фальшивые цифры процентного преобладания «русских» в национальных республиках, а бывает – и протяженность железных дорог.
Идея, на первый взгляд, занимательная и поразительно простая: делим всю территорию на «экономические зоны» так, чтобы каждая «зона» имела на своей территории известные источники гарантированного дохода. Все «зоны» при таком раскладе, становятся самодостаточными и все вместе решают, сколько от щедрот своих пожаловать Москве на то, чтобы она представляла их интересы в мире, заботилась об обороне, согласовывала стандарты, модерировала, неминуемые даже среди «процветающих зон», конфликты и выполняла прочие мелкие поручения. Это – новое: все известные человечеству федерации — суть объединение народов, а не экономических субъектов. Но «новое» не значит «невозможное». Давайте возьмем это предложение и повертим его в руках.
И тут даже у не очень внимательного читателя не могут не возникнуть вопросы, которые и рассмотрим тезисно, в режиме и рамках журнальной статьи.
- Благосостояние Московии покоится главным образом на доходах от продажи полезных ископаемых. Как должны быть протянуты границы «зон», чтобы на территории каждой находились разработки полезных ископаемых или части транспортной инфраструктуры по их доставке покупателям?
- Нечто схожее было уже однажды предпринято в Европе. После Второй мировой войны страны-победители, разделившие западную часть Германии на три оккупационные зоны, провели федеральную реформу. Так на карте страны появились неведомые ранее Райнланд-Пфальц, Северный Райн-Вестфалия, Баден-Вюртемберг… Были и другие «географические новости», но на примере этих трех удобно рассмотреть возможные пределы модели «оппозиции». Райнланд-Пфальц, например, был склеен из территорий, населенных тремя народами – Пфальцем, Райнландом и Райнхессеном, плюс две административные области – Кобленц и Триер. Все пять субъектов – «чистые» сельскохозяйственные регионы, лица которых не портил даже один из крупнейших химических концернов мира BASF (Людвигсхафен), следовательно, изначально в модель было заложено дотационное будущее земли. Баден-Вюртембергу, напротив, удалось восстановить свой промышленный потенциал – прежде всего – автомобилестроение и сопутствующая промышленность, — и стать одним из доноров. Северный Райн-Вестфалия, напротив, из, казалось бы, несокрушимых гигантов немецкой индустрии, превратилась в Землю, живущую сегодня от федеральных щедрот. Кто мог тогда, в 1946-49 годах, предполагать, что придет время, и стране придется отказаться от добычи каменного угля, и перевести за рубеж производство знаменитой крупповской стали? Тюссенской, впрочем, тоже. Из сказанного очевидно, что экономическая федерация – явление неустойчивое, в корне зависимое от конъюнктуры рынка, спроса, предложения, развития технологий. Федерация же германского образца устойчива именно потому, что, несмотря на попытку победителей устроить бабилонское смешение народов, здесь сохранилась немецкая нация, необходимой и неотъемлемой частью которой чувствуют себя швабы, пруссаки, саарландцы и далее по списку – без исключения!
Отсюда можно сделать и первый уже вывод:
успешная, жизнеспособная федерация предполагает государствообразующую нацию, частью которой ощущают себя все без исключения входящие в нее народы.
Первые два пункта описывают явления очевидные, не требующие затрат умственной энергии. Сейчас мы перейдем к рассуждениям, не лежащим на поверхности и, возможно, не столь очевидным.
- Разделение территории должно происходить под действием неких сил. Силы могут быть естественными или синтетическими (созданными человеком).
3.1. Силы естественные должны быть исключены из рассмотрения: национальные отброшены самой моделью, как ничтожно, пренебрежимо малые, а экономические невозможны ввиду отсутствия точек приложения – новых «зон» еще не существует, значит, не существует ни точек приложения сил, ни начальных импульсов. Следовательно, деление территории на «зоны» может быть реализовано лишь
3.2. силами синтетическими – административными. Сегодня единственным полномочным центром, источником административного давления есть Москва, следовательно, она и будет проводить «реформу» федерации, в результате которой должна будет отказаться от собственных властных полномочий и материального благополучия. О реальности подобного альтруизма желающие могут дискутировать с авторами проекта.
- Модель «оппозиции» ошибочна по сути: федерация – суть объединение, а не разделение. Все известные миру федерации, как новое целое, — результат синтеза отдельных национальных субъектов. Московитские «оппозиционеры» предлагают анализом существующего целого на некие «экономически процветающие зоны» создать новое целое. Здесь, очевидно, отсутствует второй шаг: синтез результатов анализа в качественно новое целое. Проблема, однако, в том, что, разделив империю на экономические «зоны», Москва вынуждена будет либо наделить их соответствующей степенью свободы для добровольного вхождения в новую федерацию, либо создать условия, в которых новые «зоны» не в силах будут Кремлю отказать. Первое, согласно п. 3.2, исключено; второе – суть ленинская идея «добровольного» Союза Республик.
- Главный вопрос всякого государства — вопрос о собственности. Московия никогда еще во всю свою историю не знала частной собственности. Нынешний олигархат – не что иное, как институт смотрящих за собственностью государства. Истинным собственником, как и при Иване III, является Кремль. Разделение собственности между «зонами» приведет к эмансипации последних; «зоны» обретут свободу выбирать между независимостью и образованием федераций с произвольным числом участников. Присутствие Москвы в этих новых федерациях – более чем невероятно.
Подводя итог, можно утверждать:
Москва никогда не пойдет на фрагментирование собственности; любое деление на субъекты «федерации» из единого центра всегда будет иметь целью поддержание экономического, научного и культурного состояния субъектов на уровне, исключающем саму возможность автономного и независимого существования их качестве субъектов международного права.
Федерализация может быть осуществлена лишь «снизу» — инициативой независимых национальных субъектов международного права.
Таким образом, уже из этих, бегло и наскоро представленных пунктов, видно, что «новая федерация» есть не что иное, как новый текст на старую мелодию ГУЛАГа: как Московию на «зоны» не дели, они были, есть и будут зонами лагерными, а кремлевская администрация, как себя не назови, будет оставаться лагерной администрацией.
Московия может быть лишь тоталитарным государством с жесткой административной вертикалью, подавляющей любые национальные претензии.
Что, собственно, и предполагает «новая» модель «федерации» московской «оппозиции».
- Доказательство от противного
Теперь, дабы убежать подозрений в предвзятости и намеренной контаминации условий эксперимента, давайте подойдем к тому же вопросу с другой стороны, т. е. попробуем решить задачу методом от противного. Вообразим, что результатом какого-то социально-политического чуда вожделенное «оппозиционерами» разделение на «процветающие экономические зоны» состоялось. Это значит, выводы, к которым мы пришли выше, неверны – Москве удалось переступить через вековой колониальный опыт и вернуть «зонам» новой федерации принадлежащую им собственность, а народы, населяющие зоны, согласились на отторжение их собственности в пользу новых «зон».
Итак, «зоны» новой Московии зажили богато и процветающе, на зависть всему миру. Чем богаче, чем успешнее экономически будут «зоны», тем скорее в них будут появляться зажиточные люди – третье сословие, средний класс, — основа любого государства. Москве не удастся ни остановить этого процесса, ни исключить из него представителей коренных национальностей, проживающих в экономических «зонах» — она, как федеральный регулирующий центр, будет крайне в средствах ограничена и лишена возможности осуществлять насилие в прежних, известных нам до сих пор, пределах. Итак, среди финансовых элит новых субъектов федерации будет неуклонно расти процент национальных кадров, т. е. истинных, не назначенных когда-то Москвой, владельцев тех богатств и той прибавочной стоимости, какими обладает их родина и какую производят на земле их предков. Чем богаче и многочисленнее будет этот национальный средний класс, тем сильнее будет его стремление к
— самостоятельности;
— объединению с соплеменниками, что оказались, в силу разделения их родины между двумя или несколькими «зонами»;
— избавлению от пришельцев и, в конечном итоге,
— созданию национального государства.
Иного пути социальная эволюция человечества просто не знала, и надеяться на то, что на Московии «оппозиционерам» удастся изобрести новый путь эволюции, не приходится. Опыт всех колониальных империй говорит о том, что развал начинается с появлением и укреплением национальной элиты – культурной, военной, научной, административной, — способной сформулировать национальную идею и довести ее до масс, и достаточно решительной для того, чтобы вступить в политическую, а если придется, то и вооруженную борьбу с метрополией за имплементацию идеалов национальной независимости. Администрации зоны не останется иного выбора, кроме физического уничтожения лидеров национально-освободительного движения и подавления любых проявлений национализма. Как видим, и этот вариант решения привел нас туда, куда ведет историческая логика Системы: под сень кремлевских башен.
В непонимании или демонстративном игнорировании исторических уроков развала империй — врожденная ошибка всякой московитской «оппозиции». «Оппозиционеру» для того, чтобы стать оппозиционером, следует прежде всего понять: нет в Московии федерального субъекта «Камчатка», но есть Ительмены, Коряки, Чукчи, Алеуты, Айны, Эвены, Камчадалы — они, исключительно они, наделены исконным и неотъемлемым правом решать, что будет с их территориями, сколько на Камчатке будет государств и какие федерации они образуют. И, пока живет последний из них, — право на владение – в его руках.
Решать вопросы федерального устроя следует не в московских кабинетах или кухнях, а за одним столом с народами, населяющими территории Московии.
III Общие выводы
Сказано: «Путин – это Россия». И сказано совершенно справедливо: Путин – Россия, какую мы знаем, и какую, к сожалению, никогда не теряли. И до тех пор, пока «оппозиция» будет отворачиваться от этого очевидного факта, до тех пор, пока будет искать идеологию режима в криминале, коррупции, агрессии, а истоки ее – в петербургской подворотне, до тех пор ничего нового и светлого она народам Московии не несет. И будущее этой территории выглядит трагически.
Подобно Ницше, бывшем, как известно, неосознанным социалистом (Освальд Шпенглер), московитские «оппозиционеры» — суть неосознанные имперцы, и все отличие их от имперцев официальных — в отдалении от власти. При стремлении этого отдаления к нулю, вся их «свободолюбивая» риторика также устремляется к нулю: ее вытесняет осознание безальтернативности оставшихся в распоряжении Москвы средств поддержания стен тюрьмы. Предложенная ими «федерация свободных экономических зон» — в сердце своем — усиление, цементирование власти Москвы, т. е. очередной инструмент «путинизма». А это значит: свой, маленький, любовно пестуемый, «путин» сидит в каждом «оппозиционере» и в конечной точке рассуждений, на уровне сингуляризации духовного империализма, они неразличимы друг от друга: московитский «оппозиционер» и путинский «теоретик».
Сама идея разделить чужие территории и «загнать» хозяев их «железной рукой в счастье» — типично московитская, до мозга костей колониальная и родиться могла только в имперской голове. Здесь и ответ на вопрос заглавия: «путинизм», к сожалению, очередной симптом умирания империи.
Ирина Бирна, 20.12.2019
[1] 72,3% «доверия лично у В. В. Путину» (ВЦИОМ); 70% «одобряют деятельность Путина», 60% выражают «доверие президенту», 52% «считают, что дела в стране идут в правильном направлении», а 42% так даже «готовы терпеть любые недостатки из-за аннексии Крыма» («Левада-центр») (УП, 27.11.2019).
[2] Я объясняла уже многократно логику кавычек у слова «оппозиция», повторю еще раз: во всю историю, вся московская «оппозиция» была оппозицией правящему режиму – будь то царизм, «демократия» Временного правительства, коммунисты или нынешние «демократы суверенные». Никто и никогда не проникался мужеством настолько, чтобы поставить под сомнение саму колониальную суть Московии. Отсутствие оппозиции ведет к круговому движению истории вокруг колониальной идеи.
[3] Проблема, надо признать, не нова. Скажем, цитированный выше О. Шпенглер, рассуждая о «человеке мыслящем» и «человеке действующем», классифицирует «-измы», как часть «истории духа» («Geschichte des Geistes»), отказывая им в практической ценности и влиянии на «все великие свершения Истории». История – по Шпенглеру, — результат деяний «человека действующего» (ср. «/…/ в реальной истории Архимед, со всеми его открытиями, /…/ был менее значим, чем тот солдат, который его /…/ убил» — Oswald Spengler «Der Untergang des Abendlandes», Anaconda, 2017, стр. 709, пер. мой, иб).
[4] Здесь, в качестве примера, уместно упомянуть феномен «фройдизма» — для одних – это чистой воды шарлатанство, для других – наука. Эти вторые ни мало, ни много – ровно одиннадцать раз выдвигали З. Фройда на Нобелевскую премию в области медицины, но первым всякий раз удавалось убедить Комитет в том, что «фройдизм» с медициной соприкасается лишь докторской степенью ловкача-изобретателя.
[5] Думаю, еще одной целью Суркова было если не отвлечь внимание, то, во всяком случае, разбавить информацию об уголовной, террористической и военно-преступной деятельности, накапливающуюся на различных страничках интернета с тем же названием. Теперь каждый, гуглящий слово «путинизм», будет находить правду о феномене, крепко разбавленную хвалебной ложью «дискуссий» о нем на страничках, созданных и контролируемых Кремлем.
[6] Karl Marx, «Der achtzehnte Brumaire des Louis Bonaparte» (1852)
[7] Это уже ленинское — у Маркса «Bürgertum» — т. е. гражданство, мещанство в общем смысле, средний класс, — что в корне меняет смысл понятия и уничтожает ленинскую его подгонку под практические требы конкретной ситуации – еще одно, возможно, лишнее, доказательство различия между теоретическим марксизмом и практическим ленинизмом.
[8] Прошу оппонентов не ссылаться на ленинское «определение» «бонапартизма», равно как и на бесчисленные «определения» советских «марксистско-ленинских» «философов» от коих «трещит» интернет — так мы никогда из болтовни не выберемся.
[9] Теория явления, подмеченного Марксом, известна человечеству со дней оных. Не даром Марксу указывали на то, что описанный им «бонапартизм» — суть «цезаризм» Гая Юлия, а мы сегодня можем продлить ряд «франкизмом», деятельностью Пиночета в Чили и т. д. Это всё явления одной теоретической природы, отличающиеся друг от друга практикой исполнения. Для облегчения изучения, исследователи присваивали некоторым имя человека, стоящего у руля того или иного государства. Становился ли имядатель после этого теоретиком?
[10] К моменту прихода Путина в Кремль, в Московии не осталось ни одного(!) субъекта федерации, не включившего в свою конституцию статьи о суверенитете (Википедия). Ельцинское «берите столько суверенитета, сколько можете унести», народы Московии приняли буквально, как некогда ленинское «право наций на самоопределение». С таким вещами в колониях не шутят! Лгущий всегда должен помнить: ложь может быть повернута лицом к нему.
мой дневник 