Сорок сороков

Рассуждения по поводу одной библейской цитаты и не только о ней

 

«А срока было — сорок сороков…»

Владимир Высоцкий. «Баллада о Любви» (1975)

 

Библейская мысль о том, что избавление от рабской психологии приходит после сорокалетнего блуждания по пустыне, стала настолько российской, настолько всенародной, что повторяют ее, в том или ином контексте, к месту и нет, суетно-эмоционально или мудро-рассудительно, авторы едва ли не каждой второй статьи. И отсчет заветных этих лет начинают, в зависимости от цели изложения, со «времен очаковских и покоренья Крыма», столыпинских реформ, февральской революции, хрущевской оттепели или горбачевской перестройки… Несмотря на широту доказательной базы, глубину исторических познаний или спектр социально-политических преференций, все авторы приходят к одному и тому же неутешительному выводу: ни один из периодов реформ не длился положенные каноном сорок лет, и были они (реформы, не авторы) свернуты, затоптаны, похерены внезапно, словно с неба свалившейся на Россию, реакцией. Во всех публикациях, так или иначе касающихся темы, даже не очень музыкальные уши улавливают авторское отчаяние: «Эх, еще бы год-полтора!.. И умер бы на Руси последний раб, и зажили бы, как…» Тут, впрочем, цели авторов вновь расходятся диаметрально-географически, по извечной российской оси «Восток — Запад»: от Московии XV века, до Европы века XXI.

 

Предлагаю читателям журнала провести совместно мозговую гимнастику и порассуждать следующие двадцать-тридцать минут на затронутую тему, т. е. задуматься над тем,

— откуда есть пошла формула о сорокалетнем наказании пустыней?

— почему, по мнению древних сочинителей, срока этого было вполне достаточно для изменения социального менталитета?

— почему в российской истории периоды «реформ» всегда заканчивались раньше вожделенного срока?

— переносима ли формула о сорокалетнем воздержании на российские просторы? И, наконец,

— спасет ли Россию смерть последнего раба (возможен ли в принципе подобный сценарий в России)?

 

I

 

Для того, чтобы ответить на первые два из поставленных вопросов, следует отказаться от некоего «небесного», «божественного» или вообще – неестественного происхождения текстов, в последствии объединенных безымянным редактором, или редакцией, в одну толстую книжку, и признать очевидное: мифы и легенды, собранные под обложкой Библии – результат творчества античных писателей, ученых и собирателей фольклора. Следовательно, автор версии «сорокалетнего приговора» народу иудейскому исходил из своего собственного опыта, образования и фантазии, и сорок лет казались ему необходимым и достаточным условием для того, чтобы чисто физически избавиться от последнего индивидуума, рожденного в рабстве.

Чтобы понять логику автора, необходимо вспомнить о том, что средняя продолжительность жизни античных народов была, по мнению разных исследователей[1], двадцать два – двадцать три года. Немногие доживали до тридцати, а тридцатипятилетние слыли уже умудренными жизнью старейшинами, патриархами. Доживали, разумеется, и до шестидесяти и даже восьмидесяти лет – никак не более двух с половиной процентов. Брачная зрелость для девушек была установлена законами с двенадцати, для юношей – с четырнадцати лет. Следовательно, двадцатилетние женщины и мужчины были уже многодетными родителями, и редкие из них доживали до счастья увидеть внуков.

Теперь давайте считать. Совершенно очевидно, что в момент исхода среди иудеев было большое число младенцев, рожденных формально в рабстве, но не успевших соприкоснуться с ним ни ментально, ни физически. Родители их, подчеркнем, были горячо мотивированными людьми, ценою риска для жизни вырвавшимися из рабства. Не подлежит никакому сомнению, что воспитывали они своих детей в духе независимости, гордости и надежды, но ментально оставались они рабами, детьми и внуками рабов во многих коленях. Следовательно, привить своим детям могли лишь некую смесь представлений о свободе людей, свободы не знавших, но остро ее чувствовавших. Кроме того, на воспитание нового поколения оказывали огромное влияние немногие, но статистически еще весомые, бабушки и дедушки, в силу жизненного опыта и усиливающегося с годами реакционного мышления (помните: «раньше все было лучше…»?) значительно релятивирующие свободолюбивое влияние родителей. Думаю, наш безымянный автор полагал, что менталитет этих первых родившихся свободными иудеев оставался еще наполовину рабским.

Через двенадцать-тринадцать лет наши достигшие брачного возраста девушки-«полурабыни» в свою очередь становятся матерями. Повторяя свои рассуждения, автор библейской легенды невольно должен был прийти к выводу, что второе родившееся свободным поколение, должно было бы быть «четверть рабами». Логика очевидная и доступная, позволяющая чисто арифметически прийти к выводу о том, что за сорок лет на свет появятся четыре поколения свободных людей, а число тех, кто еще помнил рабство, снизится до пренебрежимо малого. То есть, были у него все основания для эмоционально-литературного обобщения о «смерти последнего раба». Но, подобные статистические модели имеют одно слабое место, описанное классической задачей софистов, задачей, не менее древней, чем сама Библия. Напомню суть.

 

«Догонит ли Аполлон черепаху?»

Представим себе, что Аполлон решил устроить забег против черепахи и дал ей фору, уверенный в легкой победе. Предположим, что Аполлон в два раза быстрее черепахи. Через какое-то время после старта он покрыл половину исходной дистанции, отделяющей его от черепахи. Но и она не стояла, она отдалилась от него на четверть этой же дистанции. В следующий момент времени Аполлон покрывает половину оставшейся между ним и черепахой дистанции, но и она в это же время уходит от него на дистанцию, равную половине от пройденной Аполлоном. И так далее — Аполлон будет бесконечно приближаться к черепахе, но между ними всегда будет существовать бесконечно малое расстояние.

Вывод: Аполлон никогда не догонит черепахи.

 

Возвращаясь к нашим забавам, укажем, что «арифметическая» логика ведет нас к тому, что «последний раб» не умрет никогда – в голове каждого иудея всегда будет оставаться бесконечно малое «начало рабства».

И, тем не менее, автор прав в принципе: евреи стали свободным народом. В чем же тут дело? Дело в социальной психологии.

Позволим себе несколько поправить первоисточник. Итак, перед нами народ, ценой неимоверных страданий и потерь вырвавшийся из рабства. Но вырвался он в пустыню. Бог, хотя и показал ему «землю обетованную», почему-то не позаботился о том, чтобы земля эта была не заселена, или заселена народами, толерантными к искателям политического убежища. Когда же народ – совершенно справедливо! – усомнился в логике того, кто «видит всё и знает»[2], бог наслал на любимый свой народ сорокалетнее проклятие пустыней («/…/ заявил, что многих расстреляет»[3]). Это – крайне важно, здесь кроется логика последующих событий. Вырвавшийся из пустыни народ, разделился на две части: одни, — первоисточник нам доносит – главным образом молодые – поверили в «промысел», и приняли безропотно наказание; иные – в основном старые и опытные – продолжали сомневаться и искать логику в действиях начальства и того, чей голос оно время от времени слышало. Именно эту часть народа и стремился уничтожить, в порыве человеколюбия, бог. Но речь не о нем и его «неисповедимой» логике, а о реакции народа.

Итак, вообразим себе ситуацию, в какой оказались иудеи: с одной стороны – лишения пустынной жизни во всей своей первозданной прелести, включая повышенную детскую смертность, эпидемии, голод, холод, войны с кочевниками и окопавшимися в оазисах землепашцами, с другой – отсутствие единства в собственных рядах, присутствие скептиков, постоянно – сорок лет! — бубнящих в спину: «А в тюрьме сейчас ужин… макароны…»[4] Теперь представьте, кто может, каким неимоверным отчаянием, какой высоты мотивацией, каким мужеством надо обладать, чтобы в этих условиях не вернуться пусть и к рабскому, но гарантированному уюту, ежедневному куску хлеба с похлебкой и «уверенности в завтрашнем дне». Какую силу воли надо иметь, чтобы видеть смерть своего ребенка, слышать отчаянный вопль его матери, и продолжать мечтать о свободном будущем всего народа.

Зрелое поколение, вырвавшееся из рабства и выведшее своих детей и родителей, обладало достаточно высоким порогом иммунитета, исключавшим рецидив прошлого. Но через двенадцать лет ситуация в корне изменилась. На социально-политическую авансцену на смену этим, высокомотивированным, постепенно выходят их дети, те, кто не имеет личного опыта рабства, но тем более набрались опыта свободы: нищеты и постоянных опасностей скитальческой жизни; кто рос, ежедневно слыша вздохи и ностальгические сказки бабушек и дедушек о юности и о том, что «не все было плохо… было и хорошее… сметана была не разбавлена… египтянин, хоть и бил, даже убить мог, но ведь любя, единственно добра желая…» Именно в этот момент и решалось будущее еврейского народа. Не через сорок лет, но через двенадцать-пятнадцать стало ясно, кого больше в народе иудейском – рабов или свободных людей. И молодое поколение не предало мечты и надежды родителей, и повело народ иудейский дальше терновым путем к свободе.

Исходное решение было принято рабами, стремящимися обрести свободу, пусть даже ценой собственных жизней и жизней многих современников; решение продолжить страдания, принимали свободные люди. У родителей выбора не было. У детей – был. В этом-то и заключается основное, определяющее отличие свободного человека от раба: раб не имеет выбора, его героизм – жест отчаяния, терять ему нечего, жизнь его настолько ничтожна, что вопрос о риске просто не возникает в рабском сознании. У свободного человека выбор есть, жизнь его, пусть и не богата и не обильна, опасна и непредсказуема, всегда имеет «завтра», и положить ли ее на алтарь некой идеи, или вернуться в прежнее состояние гарантированного выживания – для свободного человека – вопрос вопросов.

Следовательно, можно утверждать, что именно первое поколение евреев, родившееся на свободе, будучи в физическом меньшинстве, фундаментально и окончательно изменило социальную психологию всего народа. В этот момент весь народ обрел свободу.

 

Итак, мы с вами ответили на первые два из поставленных вопросов:

Сорока лет, в реалиях античности было вполне достаточно для того, чтобы умерла основная масса поколения (до 98%), имевшего личный опыт рабства, и родилось первое поколение, на воспитание которого рабский опыт народа имел пренебрежимо малое влияние.

Но сам факт смены поколений не гарантирует еще свободного будущего народа.

 

Народ обретает свободу не тогда, когда умирает последний раб, но тогда, когда рождается первый свободный человек.

 

II

 

«Сорок сороков — фразеологизм,

обозначающий неопределённо большое количество чего-либо»

Викисловарь

 

Для того, чтобы перейти к России и ответить на остальные вопросы, нам понадобится вспомнить статью[5], авторы которой, совершенно не упоминая Библии, но лишь опираясь на собственную историко-философскую логику, приходят к поразительному выводу: периодам смут или реакций в России всегда предшествовали тридцати-сорока летние периоды реформ, относительного спокойствия и изобилия. Ср.:

 

«За последние четыреста-пятьсот лет в русской истории четырежды происходил Великий Передел – передел власти и вещественной субстанции: опричнина, реформы Петра I, большевистская революция, горбачевско-ельцинские преобразования.

Каждому переделу предшествовал период относительного общественно-властного спокойствия и экономического благополучия /…/ Так, первые 30-40 лет XVI в. были периодом экономического роста. 1670 – 1690-е годы /…/ нельзя назвать периодом экономического неустроя /…/ оценка периода 1890 – 1913 гг. обычно завышена, тем не менее экономический подъем налицо. /…/ Ну и, наконец, 1950 – 1970-е годы. За это тридцатилетие /…/ жизнь советского общества реально улучшилась /…/

Итак, всем переделам власти и собственности, властеимущества /…/ предшествовал тридцати-сорокалетний период накопления вещественной субстанции[6] /…/ которую и сметали “передельщики”, все эти /…/ мастера Чрезвычайки – опричники, гвардейцы Петра, большевики, перестройщики-постперестройщики.

Кроме того, переделы обязательно сопровождались террором /…/ террор носил “государственный” характер, т.е. проводился сверху; монополией на его осуществление обладала Власть.»

 

Не странно ли: и здесь, как в Библии, сорок лет – предел, положенный некоей таинственной силой. Только, если в Библии это был необходимый минимальный срок прощания с рабством, то в истории российской – максимальный предел свободного развития социально-экономических отношений. Совпадение? Думаю, нет.

Для доказательства прибегнем к той же логической цепочке, что привела нас к ответу на первые из поставленных вопросов. Опуская излишние подробности и рассуждения, отметим, что оговоренный срок гарантирует появление и даже активное вмешательство в дела третьего поколения тех, чьи деды и отцы стояли у начала «реформ» — начала эпохи «накопления вещественной субстанции», — т. е. те, кто в назначенные Властью «реформы» поверил, начал свое дело (или с новыми надеждами продолжил начатое), у кого «реформы» вызвали искренние надежды на изменения. Речь не только о предпринимателях, но и наемных работниках всех уровней. Если первое «реформаторское» поколение, подсознательно несущее в себе опыт предыдущих «переделов», пыталось выжать максимум из предоставленной внезапно Властью свободы, расширяло, укрепляло собственное дело и мало заботилось о законодательной стороне «реформ», то дети их, в известной степени свободные от груза воспоминаний, войдя в стабильное и процветающее предприятие, начинали уже задумываться о необходимости политического сопровождения и законодательного закрепления своих прав и привилегий. Другими словами, здесь и теперь зарождалось естественное стремление к частной собственности, или, иначе, выпадали в осадок имперского мутного раствора первые кристаллы классового сознания. Большие группы людей, занимающие определенные ступени социальной пирамиды государства, медленно и неуверенно, но начинали осознавать общность интересов.

Появление классов означает структуризацию социума; стабильные структуры обладают собственными экономическими интересами и политическими целями, следовательно, стратегией и тактикой политической борьбы. Выразителями, проводниками этой стратегии и тактики выступают политические партии. Начинается политическая борьба за власть. А вот этого-то абсолютная и сакральная в своей природе Власть российская допустить никак не могла и террором перемешивала имперскую муть до тех пор, пока выпавшие в осадок кристаллы нового сознания не растворялись снова.

Итак, можно сделать предварительный вывод:

 

Тридцать-сорок лет ненасильственного экономического развития тоталитарной системы достаточны для возникновения в широких слоях социума осознания необходимости политических перемен. Накопленная энергия превращается в энергию социального сознания и стремится к слому системы, т. е. к революции. Система же пытается подавить растущую энергию масс государственным террором.

 

Именно этим неуправляемым, подсознательным стремлением к политическим реформам и можно объяснить феномен поддержки ведущими промышленниками России самой экстремистской из партий – большевиков. Капиталисты российские рассчитывали на то, что у пришедших к власти большевиков не будет выбора – им придется, как на Западе, ввести и поддерживать институт частной собственности. И пусть это будет кастрированная, социалистическая, с элементами уравниловки и государственного надзора, но все-таки собственность. Иного пути развития человечество не знало, а «русский особый путь» изжил себя вместе с самодержавием. Роковая логическая ошибка этих надежд заключалась в том, что мыслили они (или мечтали) европейски, не осознавая природы российской Власти. Они искренне желали перемен, но не менее искренне стремились сохранить империю. Через несколько лет большевики наглядно и доступно показали, каким единственно возможным путем это достижимо.

Это очень важный, концептуальный момент, возвращающий нас к выводу, завершившему первую часть наших рассуждений. Российские предприниматели, интеллигенция, государственные служащие самых высоких уровней, понимали необходимость реформ, но, в отличие от античных иудеев, ментально остались рабами. И в силу этого рудиментарного рабского мышления с восторгом принимали любое государственное насилие – будь то царское, большевистское или нынешнее – незамутненное вообще никакой идеологией, — как только критическая масса протестных настроений в обществе, — да и в собственных головах! – достигала уровня, за которым «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». За которым неминуемый развал империи.

 

Здесь у внимательных читателей просто обязан возникнуть вопрос: если «сытые» периоды так опасны для самой природы российской Власти, почему она вводила, иногда даже вгоняла[7] в российское государственное тело «реформы»? Ответ прост и очевиден если на историческую сетку «сытых», «реформенных» периодов, наложить, подобно кальке, кривые экономического состояния России. Перед введением «реформ» Россия всегда находилась на грани полного краха[8], ее научно-техническое и технологическое отставание от соседей достигало угрожающих показателей и без срочных реформ хаотическое нагромождение народов, культур и конфессий ничем, кроме центральной, тоталитарной Власти, между собой не связанных, грозило рухнуть каждую секунду. Вертикаль Власти теряла способность удушения национально-освободительных движений, наука и технологии не позволяли создать ничего, чем можно было бы противостоять распаду империи.

Исключением в построенной модели может показаться последний период «реформ» — «перестройка» и «демократизация», начатые М. Горбачевым. Совершенно очевидно, что даже по самым щедрым расчетам, между приходом к власти М. Горбачева (начало «реформ», 1995) и В. Путина (начало «реакции», 2000) прошла лишь половина «канонического» минимального срока, по истечении которого, по Ю. Пивоварову и А. Фурсову, должен наступить естественный для России государственный террор.

Возразить здесь можно следующее.

Во-первых, при оценке времени «реформ» следует учитывать возросшую скорость информационных технологий. Еще никто, ни одно поколение до нас не жило в режиме «life»: любая информация, покидая источник, практически мгновенно становится воистину всенародной. А это означает и ускорение всех без исключения процессов, протекающих в обществе. В том числе и формирование классового сознания.

Во-вторых, еще нигде и никогда в столь короткий срок не возникало такое количество сказочно богатых людей, как это было в России в славно известные «девяностые». Совершенно естественным образом были среди них и люди, действительно поверившие в то, что свалившаяся им на головы собственность – частная. Заблуждение, стоившее многим головы.

Все это привело к тому, что к началу нового века проникновение демократического вируса в головы россиян достигло угрожающего уровня. По признаниям нынешних экспертов, не только Чечня фактически отделилась от империи, Татарстан принял Конституцию независимого государства со своим Президентом, но и многие другие регионы отказывались платить дань Москве, отправлять своих парней в российскую армию, и искали прямых контактов с зарубежными государствами и фирмами. Критическая энергия, способная взорвать империю, в новых условиях накопилась за пятнадцать лет. И Власть ответила привычным террором: взрывами жилых домов, демонстративным отказом от попыток спасти моряков «Курска», газовой камерой Норд-Оста, публичным, в прямом эфире штурмом школы в Беслане…

Теперь можно уточнить наш предварительный вывод и ответить на третий вопрос:

 

Продолжительность периода ненасильственного развития тоталитарной системы, есть величина переменная, зависящая от скорости накопления энергии системой.

 

III

 

Пора ответить на последние два вопроса и подвести итоги нашей гимнастики.

В цитированной дважды песне В. Высоцкого есть потрясающий парадоксальностью образ: рай, построенный чертями «в родной /…/ Преисподней». Давайте задумаемся, какой «рай» могли построить черти? Очевидно, совершенно такой же, как и россияне «демократию». Без изменения социального менталитета, рабы на руинах рабства могут построить лишь новое, подкрашенное по моде, усовершенствованное, утонченное рабство. Удел раба не созидание, но разрушение, бунт — взрыв отчаяния в рамках существующей системы социально-политических отношений. Постройка же нового типа отношений на руинах старого – есть революция, а она – удел свободных людей.

Как мы видели, у евреев был один-единственный шанс обрести свободу, и они за ценой не постояли. К народу российскому капризная дева Клио была необычайно щедра и, по крайней мере, дважды распахивала перед ним врата свободы[9]: в 1917 и 1991. И оба раза народ этот строил новое рабство, вернее, пользуясь парадоксом В. Высоцкого, строил «рай в Преисподней»: сперва «коммунистический», и вторично, имея уже богатый опыт возведения подобных архитектурных шедевров, – «демократический».

 

…Придет время, и последний раб умрет. Физически. То есть, умрет последний россиянин, еще помнящий «развитой социализм», и останутся только те, кто родился в «демократическую» эпоху. Значит ли это, что Россия обретет свободу? Нет, с физической смертью последнего раба Россия ни в коем случае не станет свободной, демократической страной. Потому что до сих пор не наблюдается никаких изменений социальной психологии. «Демократическая оппозиция» никаких иных планов, кроме постройки очередного «рая в Преисподней» не имеет. Более того, отвергает любые планы или надежды на революцию. Здесь не хватает понимания собственной рабской ментальности, следовательно, нет и стремления с нею расстаться. Поэтому тем немногим, кто остро чувствует свободу и необходимость слома рабского менталитета, не следует уповать на «сорок лет», — их у России никогда не будет! Им следует срочно начинать борьбу за головы подрастающих поколений, воспитывать свободных от имперского, рабского вируса людей. Путь этот долог – сказано: сорок сороков и еще сорок лет. Но иного нет – многовековое рабство само никуда не уйдет, не растворится в воздухе и не преобразуется неким волшебным способом. Вся история России учит этому.

 

Ирина Бирна, специально для «Мостов»                                                                 29.04.2018

[1] См., например, «Eine Geschichte des Alters in der Antike», Jens O. Brelle, «Die Gegenwart. Online-Magazin für Medienjournalismus»; Ingo Broer, „Bevölkerungszahlen und Lebenserwartung in der Antike“, в книге «Kritische Empirie», VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2004; „Alter und Altern Historische und heutige Perspektiven des Alters und Alterns“, Материалы семинара, редактор Prof. Dr. med. Bernd Fischer или здесь: «Haus und Familie im antiken Griechenland», Winfried Schmitz, R. Oldenburg Verlag, München, 2007

[2] В. Высоцкий, «Рай в аду», 1970

[3] В. Высоцкий, там же

[4] «Джентльмены Удачи», Мосфильм, 1971, реж. А. Серый

[5] “Русская Система” как попытка понимания русской истории, Ю. С. Пивоваров, А. И. Фурсов, Полис, 2001, № 4.

[6] Если учесть, что «накопление вещественной субстанции» есть ничто иное, как накопление энергии социально-политической системой, то получим частный случай общего энергетического равновесного состояния системы, рассмотренного в статье «ЕС как Открытая Социально-Политическая Система», «Мосты», №54, Франкфурт (Майн).

[7] Петровские «реформы», напомню, сопровождались невиданными по тем временам репрессиями и террором.

[8] Трижды империя таки рухнула. Первый раз после «мудрого» правления Ивана IV «грозного», когда усилий небольшой польской армии, поддержанной украинскими казаками, оказалось достаточно, чтобы захватить Москву и посадить в Кремль своего царя. Вторично – в 1917, тогда большевикам понадобилось пятилетняя империалистическая бойня, чтобы собрать империю вновь. Третий развал произошел на наших уже глазах, в 1991, и мы же являемся свидетелями попыток возрождения империи.

[9] Точнее говоря, трижды, но период «Самозванщины» настолько мало изучен, что говорить о каком-то сознательном выборе народом российским романовского ярма, вместо Лжедмитрия, пытавшегося проводить европейские реформы, у нас нет никаких оснований.