В Турции прошел референдум о введении мало чем ограниченной президентской формы правления. Предлагаемые поправки к Конституции страны наделят будущего «президента» инструментами воздействия, о которых не смели мечтать султаны Османской империи. И дело здесь не в формальном расширении властных возможностей, а в том, что в эпоху дигитализации и глобализации возможности власти выходят на качественно новый уровень манипуляции общественным мнением, наблюдения и контроля за социумом. Любое расширение экзекутивного инструментария теперь должно быть прецизионно обосновано и политически оправдано, принимать его следует лишь после закрепления гарантий действенного контроля над ним, т.е. параллельного усиления независимых легислативной и юдикативной ветвей власти, равно как и гарантий неприкосновенности свободы слова. Именно всего этого и лишена реформа в Турции: непропорционально усиливая власть президента, она одновременно лишает Парламент всякого влияния, а суды – независимости. Свободную прессу удалось задушить еще до референдума, в рамках существующих возможностей.
Для того, чтобы понять, за что голосовали турки, давайте послушаем самого Эрдогана, он, кстати, никогда не скрывал своих планов и намерений:
«Мечети – это наши казармы; минареты – наши штыки; купола – наши шлемы, а верующие – наши солдаты!» (декабрь 1997 г. – будущий «султан» был тогда градоначальником Стамбула). В том же 1997 г. он успокоил своих соратников: «Демократия – лишь поезд, на котором мы будем ехать до тех пор, пока он не привезет нас к нашей цели».
Через 20 лет поезд «Демократия» подвез Турцию к нужному полустанку, и пассажиры (к чести турок следует уточнить: чуть больше половины) с радостными криками «Да!» покинули вагоны. «Демократия» с этого воскресного вечера продолжила свой путь, а «машинист» Эрдоган разъяснил оставшейся на перроне Турции: «Запад со своей идеологией крестоносцев напал на нас, но мы не сдались. Мы выстояли – как нация!» и пообещал, к слову, «положить конец 200-летнему унижению Турции». Мотивчик «осажденной крепости» с припевом о «национальном унижении» где-то уже звучал, не правда ли?..
…На заброшенном том полустанке с полуразвалившимся сараем, бывшим когда-то вокзалом с буфетом, приветствовал новоприбывших лишь один человек – комендант еще одной «осажденной цитадели демократии» В.В.Путин…
Сами по себе результаты референдума были мало неожиданными, настоящий шок вызвало то, как проголосовали турки других стран. Давайте вместе взглянем на результаты[1].
В верхние «Тор‘18» стран, более половины турок которых проголосовали за диктатуру, вошли 8 членов ЕС: Бельгия (3 место/74,98%), Австрия (4/73,23), Нидерланды (5/70,94), Франция (7/64,85), Германия (8/63,07), Люксембург (9/62,86), Дания (11/60,63) и Норвегия (15/57,20). Недалеко ушла и Швеция (19/47,09)…
Немецкие средства массовой информации нагнетают с того самого воскресного вечера истерику по поводу результатов: политики, политологи, философы, комментаторы, корреспонденты, писатели предлагают объяснения и толкования, суть которых сводится к более или менее широко разведенным рукам и мутному взору: «Как такое могло случиться?!» Сходятся все на одном – на провале «интеграции», и берут, по традиции, всю вину на себя, т.е. валят ее, таким образом, на страну и ее внутреннюю политику: «Мало турецких организаций, спортивных клубов, кинотеатров… мало турецкой культуры… мало… мало… мало…» Даже то, что молодое поколение турок плохо или вообще не владеет турецким языком, выставляют причиной отрезвляющего 63-процентного базиса почитателей диктатуры. Слушая многоликого телегуру, перестаешь понимать, кто в кого должен интегрироваться. Рецепты микстур, по мнению консилиума лечащих экспертов, которые срочно следует вливать немецкому социуму для реанимации его «интеграционной» вместимости, разнообразны и порой даже остроумны, и сягают от введения курса турецкого языка в школах, до отмены двойного гражданства. Как всегда в таких случаях, в каждом из предложений есть рациональное зерно, каждое порождено искренним желанием решить, наконец, проблему, каждое движимо тревогой за будущее страны. И ни одно не интересуется проблемой, как таковой, ни одно не объясняет, что автор его понимает под болезнью «интеграции», и кто, собственно, «болен» — Германия или мигранты?
На последний из вопросов ответить достаточно легко, следует лишь взглянуть на приведенную выше статистику. Если больна Германия, то приходится признать, что болезнь эта не национальна и крайне заразительна. В поисках терапии полезно заглянуть в нижнюю часть списка, где расположились такие страны, как Канада (40/27,92), Великобритания (48/20,26), Ирландия… Испания… до арьергардной Чехии (57/12,54)[2], и задаться вопросом: «Как удалось этим странам привить «своим» туркам иммунитет против диктатуры?» Возможно, демократиям из верхней части списка следует обратиться за советом к единомышленникам из нижней? Изучить и перенять их опыт работы с мигрантами? Поинтересоваться, наконец, что они подразумевают под «интеграцией»?
Сложнее обстоит дело с интеграцией. До тех пор, пока точно и четко не определено, что есть интеграция, невозможно ни дефинировать ее целей, ни разработать пути и методы их достижения, а уж говорить о результатах чего-то неопределенного – недопустимо в принципе.
Интеграция – это сознательное, добровольное признание индивидуумом картины мира, господствующей в целевом обществе. В идеале – полное вытеснение архаичной картины мира и замена ее той, на которой построено общество, принявшее мигранта.
Речь, подчеркиваю, не об отказе от культуры, религии, языка, традиций, родственных связей и прочего, ставшего частью личности, нет, речь о сознательном принятии системы ценностных критериев страны – цели устремлений мигранта, открывшей ему равные возможности для реализации его потенциала, поставившей его на один уровень с автохтоном. Все государственные мероприятия и устремления, направленные на создание тепличных условий: курсы родного языка для детей и внуков мигрантов, спортивные клубы, дискотеки, союзы, партии и т.д. по национальному или религиозному признаку, служат прямо противоположной цели – изоляции мигрантов, создания закрытых зон, анклавов, где варится на медленном огне ненависть ко всем и всему чуждому.
В Европу постоянно идет поток мигрантов, в головах которых царит совершенно иная, противоположная европейской, часто непримиримо враждебная ей, картина мира. Мигранты приходят за безопасностью, работой, социальной защитой, медицинским обслуживанием и многим другим, чего они либо полностью, либо частично лишены на родине; государство, обеспечивая все это и многое другое, обязано следить за тем, чтобы обеспечение сопровождалось обязательной синхронной передачей политических, культурных, социальных и иных ценностей. Подобный «натуральный» обмен и должен стать одним из первых путей интеграции. Здесь мало создать условия для того, чтобы мигранта «не было видно и слышно», — а именно это и подразумевает нынешняя трактовка «интеграции», — условия, созданные вокруг мигрантов, должны вынуждать их «идти в народ», искать контактов с местным населением и государственными службами во всех областях жизни: профессии, культуре, спорте, отдыхе и т.д. Цель: активное включение мигранта во все сферы жизни общества.
То, что турки, живущие в демократии, оказались более ревностными приверженцами диктатуры, чем их собратья на родине (63% против 51%), свидетельствует о страхе их перед демократией, неприятии ее социокультурных ценностей и надежде на целебные силы диктатуры. Они «интегрировались» в немецкое общество согласно действующим критериям «интеграции»: свободно владеют языком, работают, многие занимаются предпринимательством, имеют два паспорта, платят налоги… Но картина мира в их головах осталась прежней – архаичной, первозданно-османской. Поэтому их так легко «развести» сказками о «восстановлении былого величия», «унижении» и «диктате» со стороны Европы, «навязывании» правил и образцов, чуждых «турецкому менталитету» и о том, что «спасти» Турцию может только сильная центральная власть, сконцентрированная в одних руках, и неразбавленная демократической парламентской «болтовнёй», не ослабленная независимым правосудием и не провоцируемая свободной прессой.
Еще более яркая картина провала интеграции ждет исследователя при наблюдении за диаспорой «русских немцев». Отличие этой социальной выборки в том, что здесь можно проследить влияние картины мира на поведение ее носителя в чистом виде, не замутненном влиянием национальных, культурных, региональных или религиозных факторов. Феномен «русских немцев» охватывает представителей разных народов, людей разных культурных и образовательных уровней, приверженцев разных религий, жителей различных регионов бывшего Союза. Здесь наблюдатель встретит казахов, случайно унаследовавших немецкие фамилии, немцев, предки которых выехали из Германии при Екатерине или даже ранее, евреев и всех тех, кому удалось «выправить» еврейские документы, украинцев, чеченцев, молдаван, русских…; здесь есть рабочие, интеллигенция, диссиденты, мафия, беженцы…; католики, православные, иудеи, атеисты, адвентисты, коммунисты, националисты тоже есть. При таком количестве разновесных, порой взаимоисключающих факторов, допустимо исключить их, как незначительные, и рассматривать реакции индивидуума на внешние раздражения как функцию картины мира – единственного фактора, объединяющего всех — все мы родом из Союза, все несем в себе бациллу тоталитаризма и стремимся к простым, одноходовым решениям, принимаемым «сильным» лидером.
При таком подходе становятся легко объяснимы и массовая озабоченность девственностью 13-летней Лизы, и наркотическая зависимость от «тарелки» российского телевидения, и участие в самых радикальных партиях вплоть до откровенно нацистской NPD, и истерическая поддержка движения PEGIDA (характерно, что под российскими «триколорами» и мольбами к Путину). Объяснимыми становятся и необъяснимые банальной логикой, повергшие в недоуменный ужас немецкую общественность, членство «русских» евреев в откровенно националистической AfD[3] и демонстрации чеченских беженцев в поддержку Путина и Кадырова. С этих позиций можно объяснить и то, почему евреи и арабы Франции массово поддерживают Мари Ле Пен[4]: они отдают свои голоса не реальной расистской партии, отрицающей Холокост и требующей очистить Францию от мигрантов, а партии виртуальной, обещающей простые и понятные решения – выход из ЕС, высылка беженцев, возвращение старого доброго франка. И ложатся эти обещания без зазора в матрицу тоталитарной картины мира, царящей в головах этих евреев и арабов.
В заключении еще раз к немецким туркам и результатам голосования.
В Германии проживает самая большая турецкая диаспора Европы – 1,4 млн. избирателей. По данным «Die Welt», «За» проголосовали 412149 человек, «Против» — 241353. Таким образом, в выборах приняло участие 653502 избирателя, или – 46,68%. Наличие 53,32% проигнорировавших выборы, наблюдатели объясняют страхом перед возможными преследованиями на родине родственников или их самих во время отпуска или посещения родных, а также разветвленной цепью шпиков и наушников, которую внедрила турецкая разведка в турецкую общину Германии[5]. Отсюда, по мнению наблюдателей, следует логически обоснованный вывод, что противников диктатуры на деле гораздо больше: сторонникам ее (29,44% от общего числа избирателей) бояться нечего, они пришли в полном составе и выразили свое мнение; 17,24% представляют лишь отважных противников, тех, кто не побоялся бросить вызов будущему диктатору и его репрессивной машине. Если же к числу этих последних, прибавить тех, кто не пришел к урнам, то получим в идеале более 70% противников Эрдогана. Это – логика оптимистических наблюдателей. Я же позволю себе не согласится со мнением уважаемых экспертов и предлагаю читателям мою логическую цепочку, ведущую, в итоге, к противоположному выводу.
Страх перед возможными преследованиями – свидетельство прежде всего веры в реальность источника страха – в силу и эффективность царящей на родине политической системы, ее преимущества перед европейской, в то, например, что тайна волеизъявления – фикция, и результаты голосования будут переданы репрессивным органам для принятия мер. Вера эта — неопровержимое доказательство превалирования изначальной, архаической (выше я назвала ее «первозданно-османской») картины мира в головах 53,32% убоявшихся. Человеку свойственно автоматически, подсознательно укладывать события в матрицу его картины мира и реагировать соответственно стереотипам, порождаемым ею. Следовательно, одним из логических объяснений пассивности турецких избирателей может быть доступная их логике вера в то, что ни одно государство не может себе позволить не воспользоваться информацией о его «противниках», например, об избирателях NPD или, в их случае, о тех, кто поддерживает Эрдогана. (Небывалой мощности волна пропаганды против реформы турецкого государственного устройства на всех медиальных просторах, поддержанная всеми политическими партиями и лидерами Германии, запреты выступлений турецких политиков, агитирующих за реформу, — после всего этого носители архаической картины мира вполне обоснованно могли причислить себя к «противникам» Германии.) Разумнее предположить, что носителям архаической картины мира простота деспотии более по сердцу, чем сложность демократических процедур парламентской демократии и «безответственность» политических лидеров, переизбираемых каждые 4 года. А если так, то и суммирование проигнорировавших выборы и противников диктатуры не имеет под собой никаких логических оснований.
Таким образом, результаты референдума показали, что количество неинтегрированных турок, живущих во втором и третьем поколении в Германии, может быть минимально оценено 82,76%[6]. Учитывая, что голосовали турки против диктатуры, а не за европейские ценности, реальное число неинтегрированных может быть даже значительно выше. Но и то, что семидесятилетние интеграционные усилия привели к тому, что лишь каждый пятый турок разделяет сегодня европейские ценности, красноречиво свидетельствует об «эффективности» принятой модели интеграции.
Ирина Бирна, 23.04.2017
[1] Полная статистика приведена здесь: «In diesen Ländern leben die größten Erdogan-Fans», Die Welt, 18.04.2017 («В этих странах живет больше всего фанов Эрдогана»)
[2] Я сознательно исключаю страны, режимы которых не могут рассматриваться как демократии: Ирак, Оман, Катар, Бахрейн, Россия или Таиланд (в последнем, например, турки проголосовали почти так же, как и в Чехии (56/12,92)) – для меня очевидно, что большинство турок, проживающих под гнетом диктатур, не желают своим соплеменникам подобной участи.
[3] Феномен я разбирала ровно год назад («Жидобандеровский вирус в Европе», Каспаров.ру, 25.04.16)
[4] «Juden und Migranten als Front-National-Sympathisanten?» Burkhard Birke, DLF, 18.04.17 («Евреи и мигранты как симпатики Национального фронта?», Буркхард Бирке)
[5] О случаях, когда учителя школ и муфтии призывали детей и верующих докладывать о тех, кто высказывается против Эрдогана, были широко освещены прессой. Ими заинтересовалась даже прокуратура Германии.
[6] Интересно проследить поразительное совпадение относительного числа поклонников деспотии двух империй: 86% россиян, поддерживающих Путина и 83% турок, любителей Эрдогана. И еще одна интересная статистика, принесенная сегодня воскресным выпуском «Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung (FAS)»: среди сотни лиц, подозреваемых в террористической активности и подлежащих депортации из Германии, каждый третий – гражданин Турции, каждый восьмой – России.
мой дневник 