Вульфф в Шпайере

Несколько вопросов, которые хотелось, но не удалось задать лично, но на которые он все-таки ответил

 

«Злится незнающий, мудрый – понимает»

Индийская пословица

 

Мало кто знает, что одну из цитаделей католичества Германии, епископство с вековыми традициями, город, символом которого стал самый знаменитый собор страны, украшает еще и самая высокая к западу от Райна протестантская церковь – «Мемориальная» («Gedächtniskirche»). Церковь была заложена в конце XIX века в память о Шпайерском Райхстаге («Reichstag zu Speyer» 1529г.), на котором князья, принявшие учение Лютера, выступили с протестом против коллег-католиков, требовавших, чтобы религиозная принадлежность каждого государства Райха решалась голосованием. Скупые на фантазию немцы обозвали князей «протестантами», а Лютеранская церковь получила еще и довесок — «Протестантская». Именно здесь, в «Мемориальной» церкви, состоялась встреча с бывш. Бундеспрезидентом Кристианом Вульффом в рамках акции «500 лет Реформации». Именно с констатации того неоспоримого факта, что в городе Шпайере мирно уживаются вот уже почти пять сотен лет две христианские конфессии, когда-то раздираемые на части непримиримой ненавистью друг к другу, начал свою лекцию «Много культур – одно общество», херр Вульфф.

Не скрою, прошлое бывш. Бундеспрезидента, принадлежность его к правящей партии и тема лекции – все это сформировало мое отношение к событию задолго до того, как оратор открыл рот и сказал первое слово. Так уж мы устроены: мы никогда и ничего не воспринимаем открыто и нейтрально, и тому, кто не заслужил a priori нашего доверия, требуется много сил, обаяния, знаний, терпения, энергии и т.д. для того только, чтобы мы начали его вообще слушать. Не говоря уже о том, чтобы понимать и соглашаться. Херр Вульфф в исключительной степени владеет всеми этими качествами. Его 20-минутная лекция была спокойна, взвешена, аргументирована, он излучал умеренность и уверенность, которые быстро завладели публикой. Я, возможно одна из последних, после бурных оваций, спонтанно и надолго трижды прерывавших его речь, пала жертвой ораторского шарма.

Не то, чтобы я пошла за ним, как ребенок, за гамельнским дудочником, но вопросы, заготовленные и записанные на случай дискуссии (в афише все действо было разрекламировано как «Лекция и беседа с Кристианом Вульффом»), принимали теперь несколько иную эмоциональную окраску. Сразу должна сказать: под «беседой» устроители – а их представляли два главных редактора газет – «Die Rheinpfalz» и «Kirchenbote»[1] — понимали обмен стандартных и политкорректных, зевоту стимулирующих вопросов, на ответы политика, до уровня которого оба редактора никак не дотягивали, выманить его из привычной и спокойно-уверенной позиции, не могли, спровоцировать на срыв и откровение, были неспособны. Вульфф спокойно держал в руках все нити происходящего и безнаказанно излагал лишь то, что считал нужным. Поэтому оставалось слушать и выискивать жемчужины нового и интересного в ответах, как мне временами казалось, позевывающего эксперта.

Следуя его логике, трудно было не согласиться и с его выводами: «ислам принадлежит Германии»; «мы – чемпионы мира по экспорту, и без 4 млн. мусульман, работающих здесь, это было бы невозможно»; ««экономическое чудо» без турецких «гастарбайтеров» было бы неосуществимо»; «стали бы мы чемпионами мира по футболу без Ёзила, Кедиры и других мусульман в национальных футболках?»; «нас, европейцев, 500 млн., так могут ли 3 млн. тех, кто бежит от газовых атак, пыточных камер и бочковых бомб Асада «испортить» нас, «угрожать» нам?» С простыми и понятными вещами спорить невозможно. Он прав, черт меня побери совсем! – он прав!.. Или?..

Давайте по порядку.

«Ислам принадлежит Германии». С тем, что в стране проживает 4 млн. мусульман, с их гигантским вкладом в «экономическое чудо», в восстановление разрушенной дотла и разграбленной до фундамента Германии, в то, что мы сегодня относимся к тройке мировых экономических лидеров, спорить может только дурак или владелец партбилета AfD (это случай, когда второй – лишь документальное оформление первого, вроде справки от врача). Все это так, но я бы выделила три детали, притаившиеся за этими бесспорными фактами, и заставляющие широкие слои населения протестовать против «тезиса Вульффа». Во-первых, дети и внуки того первого поколения рабочих, руками которых была поднята Германия из руин, выходят сегодня на улицы наших городов в поддержку «ползущего» путча на «родине». Они, родившиеся, повторяю, здесь, интегрированные в европейское общество, обладающие всеми свободами двойного гражданства[2], выходят на улицы для того, чтобы лишить своих родственников в Турции тех минимальных свобод, которые бедняги сегодня еще имеют. Во-вторых, эти же дети и внуки активно противятся принимать и уважать наши ценности[3]. В-третьих, практически все террористы Парижа, Брюсселя, Лондона были гражданами этих стран, т.е. тоже детьми и внуками «интегрированных» родителей. Все это, равно как и многое другое, ставит под сомнение результаты 70-летних усилий по интеграции мусульман в немецкое (европейское) общество. Именно на этом, социальном морально-эстетически-эмоциональном уровне, и тлеет конфликт между бесспорной статистикой Германии и будничным (тривиальным) опытом ее граждан. Именно в рамках этого конфликта ислам Германии не принадлежит, более того – принадлежать не хочет.

«500/3, или может ли знаменатель дроби качественно изменить ее числитель?» Пропорция 500/3, конечно, фундаментальна, как таблица умножения. Но и здесь «баба Яга», вернее, «баба Бирна», против. Не против арифметики, а опять-таки против эмоционально-ценностной картины за нею. Во-первых, для того, чтобы перевернуть во мгновение ока пропорцию с ног на голову, вовсе не требуется 3 000 000 беженцев, достаточно одного. Но такого, кто угонит грузовик, убьет водителя и потом… еще одна «Мемориальная церковь», только уже в Берлине… и 14 невинных трупов на асфальте… Во-вторых, сколько среди 3 млн. тех, кто бежит от «дамасского мясника» и его кремлевского «точильщика ножей»? И сколько тех, кто бежит не «от», а «за»: за хорошо оплачиваемой неквалифицированной работой, за бесплатным жильем, за медицинским обслуживанием и за инфраструктурой, например? Сколько среди них тех «одних», выученных убивать взрывчаткой, грузовиками или даже топорами в поездах? Или тех, кто подобно раковой клетке, «ляжет на дно», «интегрируется» и начнет создавать вокруг себя раковую опухоль терро-ячейки? Ответы на эти вопросы не дает ни Правительство, ни секретные службы с полицией, ни пресса, — не стал на них останавливаться и бывш. Бундеспрезидент. А ведь именно их, именно эти ответы хотят слышать люди и, в который раз не услышав, стремятся «вытеснить» из сознания проклятые вопросы, голосуя за AfD.

Люди эмоциональны. Тут уж ничего не поделаешь.

 

Но прозвучали этим вечером и тезы, меня лично порадовавшие, а две – так даже привели в состояние эйфории. Я говорю о двух замечаниях, которые сама с упрямством неофита, поминаю почти в каждой статье.

Говоря о реакции Европы на предложение фрау Меркель распределить беженцев по странам согласно квотам, Кристиан Вульфф спросил, а не оставила ли фрау Бундесканцлерин своей политикой лазейку европейским партнерам для того, чтобы проигнорировать призыв? И пояснил (не цитата, но по смыслу):

Проблема началась с массовой высадки беженцев на острова Лесбос, Лампедуза и другие. Тогда Германия отказалась от приема их на основании «Дублина», т.е. соглашения о том, что беженец обязан оставаться там, где впервые ступил ногой на европейскую землю. Решение для Германии, не имеющей внешних границ с неевропейскими странами, идеальное. Тогда фрау Меркель не могла себе представить масштаба последующей катастрофы. Потом, когда масса беженцев прорвала границы Греции, Италии, Болгарии, Сербии, Венгрии и, наконец, Австрии, и вынудила своей массой открыть границу Германии, взывать к совести и гуманизму европейских партнеров было уже поздно. Германия оказалась в одиночестве, точно так же, как и годами раньше по ее вине в одиночестве остались Греция и Италия.

Все верно, но я все-таки поправила бы уважаемого Кристиана в одном фундаментальном пункте. Кризис начался не на Лесбосе и не на Лампедузе, он начался на Канарах, задолго до «Арабской весны» и войны в Сирии. И были люди, массово десантирующиеся с плотов, ржавых сейнеров и надувных лодкок, бедными жителями Африки. Они не были беженцами: им не грозили ни газовые атаки, ни пытки, ни геноцид, в их странах не полыхали войны. Они бежали от нищеты, безработицы и безысходности; они бежали от коррумпированных местных администраций, грабящих национальные богатства этих стран вместе с западными фирмами. В отношении этой категории «беженцев» существуют международные правила и национальные законы. Вот в том, что тогда законы эти не были задействованы, в том, что Испания была брошена партнерами на произвол судьбы, и заключается главная ошибка европейской политики и прежде всего Германии. Политический паралич Европы мотивировал все более широкие массы африканцев попытать счастья добраться до европейских берегов – последовала осада Сеуты и Мелильи. Потом, когда ширящийся поток стал распространяться на средиземноморские острова Греции и Италии, когда к «беженцам» присоединились беженцы Сирии, время было безнадежно упущено.

Второе послание, озвученное Кристианом Вульффом, было гораздо более важным. Исключительно важным. Внезапно, развивая какую-то второстепенную мысль, он прервал сам себя и принялся успокаивать собравшихся уверениями в том, что Берлин полностью контролирует ситуацию с беженцами, что у всех прибывших будут проверены их права на получение убежища, что те, у кого таких прав нет, будут без промедления отправлены на родины, что остальные должны будут покинуть Германию как только в Сирии закончится война и возникнут условия, благоприятные для восстановления страны… Отдельные политики в интервью, встречах с избирателями или лекциях, подобных описываемой, указывают на то, что прием беженцев – акция, диктуемая гуманизмом, состраданием, национальными законами и международными положениями и, что пребывание беженцев в стране ограниченно во времени. И оно тоже строго обозначено законами. В начале 90-х из Германии массово высылали на родину румын, албанцев и болгар, позже, уже в начале 2000-х, за ними последовали боснийцы, черногорцы и хорваты, еще позже — косовары… Такие заявления политиков – мое мнение – всегда носят характер некой недосказанности, посольства, предлагающего слушателям додумать то, что политик открыто сказать не может. Судите сами: с одной стороны, заявления политика от партии власти, сделанное вне государственных официальных мероприятий, носит известный оттенок «частного мнения»; с другой – всякому ясно, что подобные «мнения» не могут быть «частными» и, что такие заявления невозможно озвучивать без известной поддержки и «понимания» однопартийцев самого высокого уровня. Почему Правительство предпочитает подобный способ коммуникации с избирателями, вместо того, чтобы твердо изложить свою позицию и напомнить о верховенстве закона, — единственный вопрос, ответ на который я не нашла у Вульффа. И это, по моему глубокому убеждению, главная политическая ошибка администрации. Официальное заявление Правительства было бы честно по отношению к беженцам и «размагнитило» бы внутриполитическую ситуацию – выбило бы почву из-под ног лево- и праворадикальных партий и движений.

 

Ирина Бирна, для Литературного Европейца                                                             14.04.17

[1] «Посланник церкви» (нем.) – еженедельник Протестантской церкви.

[2] Известно ли читателям, что мы еще и чемпионы мира по «Индексу паспорта», т.е. по тому, во сколько стран мира дает наш паспорт право въезда без визы? Ни перед одним паспортом, ни одной страны не открыто столько границ, как перед немецким.

[3] Практически ежедневно можно слышать о «браках по принуждению», «обрезании девочек», «убийствах во имя чести семьи», «бурке», «головном платке на рабочем месте» и т.д. Перед Чемпионатом Мира 2014 года, в сюжете об одном из игроков – как оказалось — строгом мусульманине, — его, тогда новая, подружка рассказала, что он запрещает ей красить волосы и покидать дом без головного платка. Она (немка? – не помню, во всяком случае – не мусульманка) рассказывала с восторгом, очевидно пытаясь убедить зрителей в силе ее нового чувства, и готовности принести ему в жертву свою свободу и достоинство.